Джордж Хаген - Ламентации

— Минна читает запоем, — шепнула Фрида.

— Молодец! — одобрила Джулия. — Уилл, конечно, поможет занести книги…

Но Минна двинулась к дому одна, волоча за собой сумки.

Уилл и близнецы смотрели сверху на борозду в гравии, оставшуюся от Минниных книг.

— Разве это девчонка? Ни сисек, ни волос! — скривился Джулиус, узнавший много нового с тех пор, как припрятал под матрасом порножурнал.

Теперь у него скопилась обширная коллекция номеров «Плейбоя», «Пентхауза» и «Нэшнл джиографик», питавшая его фантазии. Страдая непредсказуемой эрекцией, Джулиус вечно горбился и держал руки в карманах, чтобы никто ничего не заметил. Во сне он соблазнял героинь всех телефильмов, от «Я мечтаю о Дженни» до «Я люблю Люси». Он мечтал о женщине с рекламы лосьона «Коппертон», об индианке на упаковке масла «Страна озер» и о девушке с коробки изюма, представлял голыми всех учительниц, даже миссис Фингер с толстым животом и желтыми пятнами на лице, которая через год собиралась на пенсию. Но одними фантазиями довольствоваться он не мог. По утрам он несся в душ и там мастурбировал — как говорили близнецы, «гонял шкурку» — и выходил довольный и злой.

— Уфф, окончен мой труд, — вздохнул Джулиус.

— Какой труд? — спросил Уилл.

— Дыра. Я проковырял в стене комнаты глазок в ванную. Там, где Норфолк, чуть ниже подставки для зубной пасты. Но похоже, зря старался — было б на что смотреть. — В последний раз глянув на жалкое существо, топавшее к двери, Джулиус вернулся в комнату, к своим журналам — вспомнить, как выглядят настоящие девушки.

Пряный аромат поджаренного чеснока и свежепорубленного базилика выманил близнецов из комнат. Никогда прежде в доме не пахло так вкусно. Фрида обжарила перцы, выпотрошила, а корочку покрошила в спагетти. Разложила ломтики соленой моцареллы, полив оливковым маслом и посыпав тонко нарезанным базиликом, поставила на стол буханку свежего итальянского хлеба.

Дети угрюмо молчали, а их матери перекидывались фразами, чтобы заполнить пустоту: одно дело — свести вместе две семьи, другое — добиться, чтобы столь несхожие люди сблизились. Минна устроилась в уголке, скрестив руки, покачивая ногой, в руках она держала «Ночь нежна». Уилл занял противоположный угол. Джулия допустила ошибку, заметив, что им «будет о чем поговорить»: теперь Уилл во что бы то ни стало решил доказать, что она не права. Близнецы уселись в середине, украдкой поглядывая на новых знакомых. Джулия храбро улыбалась в надежде, что Говард возьмет себя в руки и выйдет к гостям. Но он не показывался с тех пор, как приехали Грекко.

В отважной попытке сблизить детей Фрида сказала:

— Уилл, Минна всегда мечтала путешествовать, как и ты.

Минна сердито глянула на мать.

— Терпеть не могу путешествовать, — огрызнулся Уилл.

— Где же Говард? — вздохнула в отчаянии Джулия.

В ту же минуту открылась дверь и появился Говард — в широких брюках, рубашке и твидовом пиджаке, знакомом Уиллу лишь по старым фотографиям. Чисто выбритый, с гладко зачесанными назад рыжими с проседью волосами, Говард тепло улыбнулся Фриде:

— Добро пожаловать.

Все семейство Ламентов наблюдало за ним.

— Ты такой чистенький, папа, — заметил Джулиус.

— Да уж, — подхватил Маркус. — С чего бы?

Не обращая внимания на насмешки, Говард протянул руку Минне.

Удивление Джулии вскоре сменилось радостью, что ее план сработал. Гости вернули Говарда к жизни — ради них, хочешь не хочешь, надо взять себя в руки.

— Ты сегодня красавец, — шепнула Джулия на ухо Говарду, когда он сел с ней рядом.

— Не хотелось опять тебя позорить, — ответил Говард.

Джулия помрачнела, вспомнив рождественскую вечеринку в агентстве Роупера. Старательно изобразив на лице улыбку, она раздала тарелки. Но от Уилла не укрылось мамино недовольство.

— Мальчики, еще окорока! — уговаривала Фрида. — Мы из вас сделаем итальянцев! Говард, перец и базилик с моцареллы не соскребают! Все едят вместе!

— Не люблю ни перец, ни базилик, — покачал головой Говард.

— Ну попробуйте же! — упрашивала Фрида. — Моцарелла под соусом — это как устрицы: просто глотаете — и получается вкусно!

Отведав кусочек, Говард кивнул.

— Фантастика! — подтвердил он.

Все захлопали в ладоши, кроме Джулии: за восемнадцать лет семейной жизни Говард ни разу так не нахваливал ее стряпню.

— А теперь я хочу поблагодарить Ламентов, — Фрида подняла бокал, — за гостеприимство. Надеюсь, мы вас не сведем с ума!

Джулиус, покосившись на отца, буркнул:

— Поздно спохватились.

Уилл заметил, что за весь обед Минна не проронила ни слова. Когда она стала собирать тарелки, Уилл отобрал их у нее:

— Я сам.

— Не надо. Я вымою, с удовольствием. — По голосу Минны было понятно, что ни о каком удовольствии не может быть и речи.

— Но это моя обязанность, — настаивал Уилл.

Минна вернулась за стол, а Уилл поймал себя на том, что смотрит на свою семью ее глазами: родители держатся холодно и отчужденно, а близнецы хватают спагетти из миски руками, точь-в-точь бродяжки из диккенсовского работного дома.

После десерта — мороженое с печеньем, — когда не осталось сомнений, что обед всем понравился, Фрида прослезилась.

— Обещаю, мы у вас надолго не задержимся, — сказала она. — Постараюсь быстрей встать на ноги!

— Не торопись, — успокоила ее Джулия.

— А завтра приготовьте нам обед! — потребовал Джулиус.

Фрида обняла Джулию, а Минна от стыда за мать вжалась в стену. «Наверняка ждет не дождется, чтобы улизнуть», — подумал Уилл.

Завтракала Минна всегда одна — сидя на крыльце, съедала ломоть белого хлеба с арахисовым маслом. Днем она в своей комнате корпела над уроками и выходила лишь затем, чтобы помочь с обедом. В те редкие минуты, когда Минна появлялась в гостиной или на кухне, в руках она непременно держала книгу. Как-то раз на бортике ванны она забыла промокший сборник рассказов о Нике Адамсе. Уилл прочитал тоненькую книжку от корки до корки, надеясь побольше узнать о Минне, после чего постучал к ней в дверь, чтобы вернуть книгу.

— A-а, спасибо. — Минна нахмурилась, выхватила у него книгу, словно это было забытое нижнее белье.

— Здорово он описывает чашку кофе, — похвалил Уилл. — Читаешь — и самому хочется кофе, даже если терпеть его не можешь.

— Хемингуэй бывал в Париже, — многозначительно заметила Минна. И, не дождавшись ответа Уилла, добавила: — Как и Фитцджеральд, и Гертруда Стайн, и Джойс, и Элиот. Все великие художники — скитальцы.

— Значит, они все несчастные, — заключил Уилл, и его ответ явно расстроил Минну. — Кстати, — прибавил он, — заткни дыру над раковиной, возле Норфолка на карте. Она ведет в комнату брата.

У Минны под шапочкой загорелись уши.