Джордж Хаген - Ламентации

Мотор работал неровно, с перебоями, словно больное сердце. Этот звук напомнил Говарду о малодушном отце, умершем в кресле от удара. Скрючившись за рулем «бьюика», скрытый от лунного света густой хвоей сосен, Говард вертел в руке искусственное сердце. Может статься, он изобрел его не ради отца, а чтобы укрепить свой собственный немощный дух? Если так, что проку от его изобретения? Нет у него больше ни воли, ни мужества, ни страсти.

Услыхав шорох шагов по гравию, Говард сунул бесполезную игрушку в карман пиджака.

Джулия осторожно приоткрыла дверцу. Говард уставился на нее невидящим взглядом.

— Выходи, милый, — попросила она. — Давай поговорим.

— Не о чем разговаривать.

— Говард, пожалуйста! Замерз?

— Нет.

— Ты весь дрожишь. Почему не надел куртку потеплей?

— Потому что собрался покончить с собой.

Джулия застыла на месте.

— Замерзнуть, как Скотт в Антарктиде? Да?

— Может быть.

Джулия затаила дыхание, пытаясь постичь чудовищный ход мыслей мужа. Безусловно, он давно все решил. Все приметы были налицо, однако она закрывала на них глаза. Но Джулию душил гнев: как мог он задумать такое? И чувства ее сразу нашли выход.

— Говард, не смей! Сейчас же вылезай из машины!

— Я въеду в дерево.

— Не въедешь!

— Я не ребенок. — Говард нахмурился, возмущенный ее командирским тоном. — Я взрослый человек! Перестань мне указывать. Если ты работаешь, это не дает тебе права мной командовать!

Джулия постаралась взвесить каждое слово, прежде чем его произнести. Как-то раз Говард упрекнул ее в невежестве из-за того, что она не работала, а теперь сам боится осуждения.

— Конечно, Говард, ты взрослый человек, — ответила она. — У тебя жена и трое детей. Но ты не имеешь права нас покинуть.

— Я неудачник. Что я ни делаю, все без толку. Я сдаюсь.

— Нельзя сдаваться. Разве это по-мужски — бросать семью?

— Я не бросаю семью. Я свожу счеты с жизнью.

— Ты меня бросаешь, Говард! — закричала Джулия. — Неужели ты меня вот так оставишь?

Говард взглянул на жену: губы дрожат, глаза гневно сверкают, ветер треплет волосы. Сколько же решимости в этом хрупком теле! Как смеет он оставить такую женщину? Она вместе с ним прошла три континента. И все же именно ее непреклонность мешала ему в последние годы. Сейчас она боялась потерять его, и Говард невольно восхитился ее преданностью.

— Говард, на улице минус четыре! Прошу, пойдем домой, а то оба умрем от воспаления легких!

Говард сглотнул, покачал головой:

— Джулиус потешался надо мной. Он меня в грош не ставит.

— Господи, мальчик помог тебе расчистить подвал! Поблагодари его, похвали, будь с ним помягче! Детям с тобой стало неинтересно!

— Другими словами, я заслужил их презрение?

— Другими словами, подари им хоть капельку любви — и, может быть, они отплатят тебе любовью. Ну же, пойдем! Тебя ждет письмо, очень важное.

Не успел Говард раскрыть рта, как Джулия поспешила к дому. Остановилась на крыльце, дыхание паром вырывалось у нее изо рта. Из чистого упрямства Говард продолжал сидеть в машине. И тут, будто в знак согласия с Джулией, «бьюик» дернулся и двигатель заглох.

Джулия заварила чай. Сжимая в руках кружку, Говард пытался согреть онемевшие пальцы. На столе лежал конверт с красно-синими полосками авиапочты и надписями на бурском. Говард узнал почерк Розы — неразборчивый, с завитушками.

Пишу вам, потому что решила вас навестить. Понимаю, вы меня не ждали, но годы идут, настало время увидеть Америку. Мальчики скоро станут взрослыми. Раз вы лишили меня удовольствия наблюдать, как они растут, я имею право взглянуть на них, пока они не вышли в большой мир и их не испортило современное общество с его тупостью и суетой.

«Решила вас навестить»? Говард перечитал строчку еще раз. Так и есть, Роза собралась к ним в гости, и, видимо, надолго.

Кстати, во Флоренции я познакомилась с некой миссис Причард, которая — вот так совпадение! — была медсестрой в больнице Милосердия, когда родился Уилл. То, что она мне рассказала, потрясло меня до глубины души.

Я прилетаю первого декабря в аэропорт Филадельфии. Не могли бы вы приготовить для меня комнату? Наверняка я устану с дороги и буду долго отсыпаться.

Семья готовилась к приезду гостьи, как бритты к бою с римлянами. Как бритты точили копья и рыли ямы, так Ламенты освобождали кабинет Говарда, превращая его в спальню для Розы. Комнатка была небольшая, с деревянными ставнями и белым мраморным камином. Здесь было уютно, и Джулия опасалась, что с приездом Розы от уюта не останется и следа.

Вскоре Фрида объявила, что подыскала квартиру на той же улице, в нескольких кварталах, над парикмахерской, и переберется туда еще до приезда Розы.

— Фрида, прошу, поживи у нас еще месяц. Не бросай меня одну с ней! — умоляла Джулия.

— У тебя есть Говард, — отвечала Фрида. — И если уж говорить правду, вряд ли наше житье здесь укрепило ваш брак.

— Фрида, — призналась Джулия, — у нас и до этого не все ладилось, и я надеялась, что ваш приезд развеет его тоску.

— Тоску?

— Именно. Когда-то он был счастливым человеком, не то что сейчас.

Остаться Фрида так и не согласилась, зато вызвалась приготовить в честь Розы праздничный ужин. На следующий день был назначен их переезд.

Просто удивительно, сколько всего можно успеть, если время поджимает. Говард заделал дыру в потолке гостиной, зиявшую уже два года. Маркус и Джулиус помогли отцу вынести с развалившегося крыльца мусор и соорудили там прочный пандус. Говард старался разговаривать с сыновьями спокойно, близнецы (по просьбе Джулии) — тоже, но всем троим это стоило немалых усилий.

— Для чего нам пандус, папа? — недоумевал Джулиус. — Мы же никогда не ходим через парадную дверь.

— Чтобы бабушка не подумала, будто мы живем в развалюхе.

— Значит, лучше нанять плотника, — съязвил Джулиус.

Маркус строго глянул на брата.

— Прости, папа, — сказал Джулиус. — Я не хотел.

Говард грустно улыбнулся:

— Ясное дело, хотел, Джулиус. Но я не сержусь.

Закончив дело, близнецы пару раз наступили на пандус, и Джулиус похвалил отца за работу. То была редкая минута, и Говард ощутил прилив любви к сыновьям.

— Знаете что, если зима выдастся снежная, вдоль Пай-Холлоу-роуд будет отличная горка. Пойдем кататься на санках.

Близнецы приняли предложение с нескрываемой радостью. «Наверное, Джулия права, — подумал Говард. — Надо быть с детьми добрее, и тогда они отплатят уважением».

Утром в день приезда Розы с севера пришел холодный фронт, студеным ветром засвистел вдоль Девяносто девятой улицы, памятники на кладбище одел в ледяную корку, кривые сучья над Дубовой улицей превратил в нагромождение сосулек.