Елена Муравьева - Глупости зрелого возраста

— Ты умеешь делать пельмени? — спросил он как-то, перед тем как можно тоньше намекнув, что предпочитает натуральные продукты, а не суррогатное полуфабрикаты из супермаркетов.

— Умею, — ответила Ирина.

За признанием, по логике вещей, следовало возникнуть предложению: ты, хочешь, пельмешек, давай я налеплю.

Однако Ира не сделала следующий ход. Поэтому разрабатывать пельменную тему пришлось самостоятельно.

— Так может, завтра приготовишь?

Ирина отрицательно покачала головой:

— Нет. В половине восьмого утра я ухожу на работу, возвращаюсь к семи домой. У меня нет времени.

— Но мне так хочется чего-то вкусненького!

— Сходи в ресторан.

— Я люблю домашнюю еду.

Ира в ответ еще раз пожала плечами и промолчала. В других случаях, когда Туманцев начинал проявлять большую, чем следует настойчивость, она еще задавала вопрос:

— Почему я должна делать то, что не считаю нужным?

«Потому, что я так хочу», — мог бы сказать Николай. Но не говорил. Боялся, что аргумент не произведет должного впечатления. В прежние времена женщины всегда выполняли его желания. Он был мужчиной и умел заставить себя слушаться. Став импотентом, он и не понимал, как заставить считаться с собой эту амбициозную бабу.

Главной бедой было то, что Ира все более откровенно демонстрировала разочарование, когда он начинал прощаться, и явно готовилась к выяснению отношений.

— Почему ты все время от меня уходишь? — однажды это почти случилось.

— Я не могу. Вдруг Костя придет, — оправдания выглядели жалкими.

— Это неправильное решение, — своим молчанием Ира давала ему шанс. Но зачем мужчине шанс, которым невозможно воспользоваться?

«Она бросит меня», — истина повергла Туманцева в ужас. Его никогда не оставляли женщины. Изменяли — да, но чтобы в отставку да не по собственному желанию — такого с ним не случалось. И не случится, решил Николай, решив, пойти ва-банк.

— Помнишь, я тебе показывал проспект санатория в Закарпатье? — сказал, скрывая волнение, как можно более небрежным тоном. — Его владелец мой сосед по даче. Там очень красивые места, озера, лес. Поедешь со мной в эти выходные?

— Конечно, — Ира улыбнулась. Господи, как же ему нравилась ее улыбка.

— Вот и хорошо. Я позвоню завтра, и мы обо всем договоримся.

Это было во вторник вечером. Среда прошла в сомнениях. Еще можно было пойти на попятный, выдумать болезнь, командировку или другую уважительную причину. Туманцев тянулся к телефонной трубке, готовил убедительные фразы и опускал руку. Врать не хотелось. Он очень устал обманывать.

Спасение пришло, откуда не ждали. Позвонил сосед по даче, владелец санатория, который и позвал Туманцева поглядеть свою вотчину, предложил ехать на его машине. Все равно везу семейство, сказал, зачем тебе тратиться на бензин.

Действительно, тот час согласился Туманцев.

Зачем было тратиться на бензин и за собственный счет устраивать себе ауто-дафе, то бишь, публичное самосожжение, если появился приличный повод оттянуть развязку?

В среду Николай так и не позвонил Ире. В четверг встретил около метро, отвез домой. Ужин прошел, как обычно. А посиделки Туманцев смял, буквально через двадцать минут сослался на занятость и стал прощаться. Он был слишком напряжен и каждую минуту ожидал от Иры вопросов.

— Иди, — в женском голосе звенела стать.

— Мне нужно. Так получилось, — Николая неудержимо тянуло оправдываться.

— Нужно, значит нужно, — сталь сменилась безучастием. Николай чувствовал, как сидящая напротив женщина злится, очень злится, и в который раз удивился ее самообладанию. Он бы в такой ситуации не выдержал и высказал все, что накипело на душе. Ира, к счастью или, к сожалению, смолчала.

— Мы теперь увидимся только во вторник, — повел осторожно Туманцев. — Я уезжаю на пару дней, — Николай очень надеялся на деликатность собеседницы. Все-таки интеллигентная женщина, не должна ставить мужчину в неловкое положение.

— Мне казалось, — безучастие превратилась в лед. Ледяными интонациями Ирина и завершила фразу, — в прошлый раз ты пригласил меня с собой. Я что-то неправильно поняла?

— Ситуация изменилась, — проблеял Туманцев. — Я думал добираться на своей машине, но у Игоря Станиславовича пригласил ехать в его джипе. Если найдется место, мы тебя обязательно возьмем, — договорить Николай не смог.

— Не стоит беспокоиться. Если — это не для меня, — перебила Ира.

— Ну почему? Все мы живем в мире, который называется «если», — ситуацию можно было заболтать, увести в философское русло.

Не получилось.

— Я или еду, или нет, — заявила Ира категорично.

«Она меня сейчас презирает», — подумал Николай и с еще большим пылом принялся описывать сложившуюся ситуацию:

— Для меня очень важна эта поездка. Игорь Станиславович — это определенная перспектива. По дороге я смогу решить вопрос. Я даже готовился, просмотрел его книгу. Да и реальная экономия …я вернусь …мы с тобой ….эти деньги лучше прогуляем…

Наверное, говорить о деньгах не стоило. Ира сжала губы, будто пыталась удерживать рвущиеся наружу колкие слова.

— Ты куда-то торопился, — выдержав паузу, напомнила мирным тоном.

Николай оделся и с облегчением покинул квартиру, в которой провел столько счастливых часов. Подходя к машине, он по привычке посмотрел на Ирины окна. Темные прямоугольники угрюмо свидетельствовали, что хозяйка квартиры утратила к своему гостю интерес. Уже три недели Ира не открывала окно и не махала рукой на прощание, хотя прежде, не обращая внимания на зимний холод, делала это регулярно…

*

— Я — сволочь, — признал Николай, завершая исповедь. — Какая же я сволочь.

— Не расстраивайся, — Иван посмотрел на часы. Время за полночь. Завтра на работу. Тоска. — Давно вы расстались?

— Неделю назад.

— А сколько встречались?

— Почти три месяца.

— И все это время ты скрывал свой роман?

— Да, — кивнул Туманцев.

— А потом страдал в гордом одиночестве? Ну, ты, Туманцев силен. Однако, что это за тайны мадридского двора? — Иван сделал вид, что сердится, хотя ничего, кроме безразличия и усталости не испытывал.

— Тебе нравится Ирина. Мне не хотелось причинять тебе боль.

Это был явный перебор. Правдоподобней выглядела другая версия: влюбив в себя Ирину, Туманцев хотел показать всем (Ивану в том числе), что не сошел с дистанции, что может очаровывать женщин, как прежде. Не характерное для радикального эгоиста человеколюбие могло иметь лишь одно объяснение. Ира не очаровалась и в качестве аргумента предъявлена быть не могла.

— Почему ты не попробовал помириться с ней по возвращению? — Лицемерие требовало наказания, и Ильин не поскупился на иронию.

Туманцев помрачнел.