Татьяна Дагович - Хохочущие куклы (сборник)

– Но неужели же ты совсем ничего не помнишь?! – Голос Гуидо поднимается до визга, что ему вовсе не свойственно. Но сколько можно терпеть надменность и холод, пустой прозрачный взгляд.

И Элеонора Фелисия отвечает:

– Мне снился мост… Мост через реку… Под крышей, разумеется. На мосту авария. Грузовая и… другая машина. Вся смятая. И кровь. А с двух сторон моста машины сигналят, еще тысячи машин. Они не могут проехать ни на тот, ни на другой берег. Стоят. Стоят. Не могут проехать. Что это значит? Ты хорошо умеешь толковать сны. Мне снится уже пятый сон в этом году. Сны к переменам – я чувствую. Но к каким?

– Оденьте ее кто-нибудь, скорее! Ну что ты стоишь, – Гуидо зыркнул на замещающую Мани девушку. – Где вас таких набирают, нерасторопных? За что вам платят?

Девушка посмотрела на Гуидо сердито. И прошипела, будто не хотела, чтобы слышала Нора, но хотела, чтобы Гуидо слышал как крик:

– За те деньги, что нам платят, мизинцем шевелить не стоит! В агентстве нас набирают, в модельном агентстве! Подписала сдуру бумаги, не смотрела, на что…

Нора, не слушая, продолжала:

– Я была несколько напугана этим сном… Впрочем, кровь во сне означает родство, так что в этом нет ничего страшного. Возможно, кто-то из родни навестит меня. Будут ли у меня сегодня гости, Гуидо?

Гуидо, словно не придавший значения реплике служанки, наконец смиренно принявшейся за одевание, погладил острую свою бородку и стал самим собой: сдержанным и полным сарказма.

– Да, гости будут, непременно и скоро. После церемонии.

– Что ж. Но если мне захочется, если я буду занята, они подождут? Сколько будет нужно.

– Конечно, подождут, будет так, как вам удобнее.

– …другую диадему. Ту, что из алого золота. Без украшений.

Такой дала себя сделать сегодня: в алом шелке, укрытая золотой сеткой, белая лицом, прямая осанкой, и золото вместо бровей над рыбьими глазами. Впервые должна была вести ежегодную церемонию выбора жертвы – матушка больше не могла. Нора еще никогда не видела жрецов, но их светлый облик не удивил ее. Они были похожи на нее саму.

Жрецы принесли дары – маятники разных форм и размеров, из шаров и драгоценных колец, сложили у ее ног. Нора кивнула, показывая, что принимает подарки. Жрецы выстроились в шеренгу. Одежда их падала одинаковыми складками.

– Приветствую вас на ежегодной церемонии выбора жертвы.

– В осеннее равноденствие приветствуем тебя, королева, – ответили жрецы так стройно, будто говорил один человек.

Церемония должная была проходить в весеннее равноденствие – это помнила Нора. Так было при матери ее матери, но королева Мария перенесла церемонию на осень. «Во-первых, у нас здесь все равно никакого солнца нет, – аргументировала она, – во-вторых, поддержать аграрный сектор мы теперь можем и без жертвы… если перестанут действовать удобрения, перейдем на генетические культуры. А против осенней тоски у нас нет ничего. Все, что мы можем осенью – приносить жертвы и надеяться на милость высших сил».

– Приступайте же. Ваше священное право – выбрать жертву в этом году, – сказала Нора жрецам.

Электричество было выключено в этом зале, начиналась церемония в тусклом свете, проникавшем через окна из соседних помещений, но сейчас, одновременно с речью жрецов, зал медленно наполнялся ясным желтоватым светом, от которого поднималась в сердце смутная радость. Свет был связан с такой же ясной музыкой, доносившейся из верхних помещений.

– Ты первый год королева и не знаешь всех правил. Мы не можем никого выбирать. Тот, кого ничто не держит, уйдет от нас счастливым. Кому попадет особый кусок хлеба.

Это она знала: в большом каравае хлеба в одном крошечном уголочке спрятаны лист белой омелы и лист чемерицы. Нахлынувшее беспокойство скрыла – скрывать умеют все королевы. Ей тоже нужно откусить от хлеба. Что держит ее? Не о счастье ли говорил возлюбленный, когда хотел убить ее? Уйти счастливой? Но что-то же держит? Желтые отсветы кружили вокруг ее шелка и золота. Десять маятников качались у ее ног.

– Начнем, – сказала Нора, и музыка затихла, стало так тихо, словно никого в зале не было. Наконец отозвался жрец в центре:

– Начнем.

Он сел на пол и достал из полотняной сумки большой круглый хлеб. Длинными ногтями оторвал маленький кусочек. Прикрыл веки, положил кусочек в рот.

– Нет. Не я.

– Теперь я хочу вкусить хлеба, – Нора протянула руки перед собой. Она была очень голодна, она не помнила, когда ела в последний раз. Жрец положил в раскрытую ладонь другой кусочек. Попробовала. Хлеб был необычайно вкусным.

– Ты не свободна, королева. Тебя держат. Ты не можешь стать жертвой.

От маленького кусочка хлеба голод ее только усилился, и она приказала:

– Дай еще. Я хочу пробовать еще.

– Это невозможно. Ничего не изменится.

– А что держит тебя, жрец?

– Долг перед тобой.

– Дай.

Жрец дал ей другой, больший кусочек хлеба.

– Не получается.

– Нет.

Тут Норе пришла в голову замечательная мысль:

– Не надо никакого хлеба, я знаю, кому нужно умереть. Он мне мешает.

– Так не принято.

– Но ведь я могу менять традиции. Если могла моя матушка, почему не могу я? А я точно знаю, кого здесь ничто не держит и кто мешает свободному течению жизни. Он как камень, преграждающий путь ручью. Этот мальчик.

Жрецы замкнули шеренгу в круг, тихо совещались. Она выждала минуту и воскликнула:

– Хватит говорить! Мне нужно, чтобы этот мальчик был принесен в жертву. Так будет лучше для всех.

Жрецы снова выстроились в шеренгу. И тот из них, одинаковых, что стоял в центре, сказал спокойно:

– Мы ничего не имеем против. Пусть он попробует хлеба.

– Пусть!

Нора была уверена, что хлеб не ошибется, и ее страданиям наступит конец. Полетел по цепочке шепот приказов и указаний, и через несколько минут мальчика привели в зал.

– Ты хочешь есть? – спросил его жрец.

Мальчик поглядел недоверчиво.

– Ну допустим.

– Посмотри. Эта очень вкусный хлеб для тебя. Сколько возьмешь – все твое.

Мальчик отломил большой ломоть. Он не был голоден и уж меньше всего хотел хлеба – без колбасы или мяса, но никогда не отказывался, если его угощали. Далекая музыка оборвалась. Три минуты жрецы глядели на него в тишине. Нора смотрела перед собой. Наконец от его кусочка не осталось ни крошки.

– Ты можешь идти, – мягко сказал мальчику жрец. И добавил для Норы: – Он может идти.

Она потеряла интерес к происходящему. Жрецы продолжали говорить с ней, высчитывать жертву, а она смотрела вдаль, отвечала как нужно, но забыла о них. В углу мелькнула острая бородка Гуидо. Обитатели бесконечного здания, о которых она ничего не помнила и не знала, ели от хлеба и уходили. Гуидо прошел через зал. Появилась служанка, которая одевала ее сегодня утром. Она, как все, откусила от хлеба и вдруг опустилась на колени.