Осаму Дадзай - Избранные произведения

«Трясогузка напоминает элегантную тросточку, а еще беспечного поэта. Но трясогузка строже, мужественнее, ей нет никакого дела до человеческих проблем».

Я тоже так думал.

К. скользнула в бассейн.

«Красные осенние листья — это ужасно пошло».

«Вчера вечером…» — я замялся.

«Хорошо выспался?» — спросила К. невинно, ее глаза были ясны, как вода горного озера.

Я плюхнулся в бассейн.

«Пока ты живешь, я не умру».

«Буржуа — это так плохо?»

«Плохо, на мой взгляд. И одиночество, и скорбь, и благодарность — все только прихоть. Порождения самодовольства. Мы живы одной только гордыней».

«Ты так заботишься о том, что о тебе болтают другие… — К. легко вылезла из бассейна и начала быстро обтираться полотенцем, — как будто сам всей своей плотью принадлежишь им».

«Богатый не войдет в царство небесное… — попытался пошутить я, но осекся, как будто меня обожгло плетью. — Простое человеческое счастье, наверное, это самое трудное».

К. пила чай в холле гостиницы.

Вероятно из-за дождя, в холле было людно.

«Если наше путешествие окончится благополучно, — я сел на стул возле К., устроившейся у окна с видом на горы, — обещаю сделать тебе какой-нибудь подарок».

«Крестик», — прошептала К. У нее была тонкая, слабая шея.

«Мне — молока, — сказал я служанке и, вновь повернувшись к К.: — Ты на меня сердишься. Мои вчерашние угрозы уехать, это все комедия. Наверно, я отравлен театром. Каждый день хоть раз, а должен что-нибудь такое выкинуть, устроить сцену. Без этого мне жизнь не в жизнь. Даже сейчас, сидя здесь, мне до смерти хочется что-нибудь из себя изобразить».

«А любовь?»

«Бывали вечера, когда, обнаружив в носке дырку, я по одной этой причине навек терял любовь».

«Как тебе мое лицо?» — К. пригнулась ко мне.

«В каком смысле?»

«Я — красивая? — точно совсем чужая. — Молодо выгляжу?»

Мне захотелось ее ударить.

«Бедная ты моя!.. Не забывай — ты примерная супруга и добросовестная мать, а я — хулиган-недоросль, дерьмо».

«Только ты… — начал я говорить, но в этот момент служанка принесла молоко. — А, спасибо».

«Каждый свободен страдать, — продолжал я, пригубив горячее молоко, — но и наслаждаться — каждый свободен».

«Между прочим, я не свободна. И в том и в другом».

Я тяжело вздохнул.

«Позади несколько мужчин. Кто из них тебе нравится?»

Четверо молодых людей, видимо, служащих, играли в маджан. Двое мужчин средних лет читали газеты, попивая виски с содовой.

«Может быть, тот, что посередке», — прошептала, глядя на горы, через которые переваливали потоки тумана.

Я оглянулся. В центре холла стоял невесть откуда взявшийся юноша и, руки в карманах, рассматривал установленную справа от входа композицию из хризантем.

«Хризантема — трудный цветок», — К. занимала высокий ранг в какой-то школе икебаны.

«Ты не меняешься. Разве он не вылитый мой старший брат — в профиль… Гамлет». Брат умер в двадцать семь. Был неплохой скульптор.

«Так ведь я не слишком искушена в мужчинах». К. была явно смущена.

Экстренный выпуск газеты.

Служанка обошла холл и раздала всем свежие листы. — Восемьдесят девятый день после начала войны. Осада Шанхая проходит успешно. Беспорядочное отступление разгромленного врага по всей линии фронта.

К., мельком заглянув в газету:

«Ты кто?»

«Огонь [69] Имеются в виду год рождения по традиционному восточному календарю, где названия годов, в соответствии с шестидесятилетним циклом, включают, кроме названий животных («год крысы», «год быка»), обозначения элементов природы (дерево, огонь, земля, металл, вода). ».

«А я — дерево. — Она пугающе громко рассмеялась. — Я сейчас смотрела совсем не на горы. Я рассматривала вот эти капли дождя, падающие со стрехи. У каждой — своя индивидуальность. Есть бойкие, есть торопливые и есть точно изможденные, одни падают с кокетливым звоном, другие — со скучающей миной отдаются на волю ветру…»

И я, и К., мы оба ужасно устали. В тот же день мы уехали из Югавары, а когда добрались до Атами, город был уже окутан вечерним туманом, в домах горели огни, на сердце было тревожно.

Остановились в гостинице. Решив прогуляться до ужина, взяли зонтики. Пошли к морю. Море под нависшими тучами сонно колыхалось, волны рассыпались ледяными брызгами. Море казалось неприветливым и равнодушным.

Когда повернули назад, город мерцал россыпью огоньков.

«В детстве, — заговорила К., остановившись, — мы протыкали иглой дырочки в почтовых открытках, и когда подносили к лампе, изображенные на них дворцы, леса, военные корабли покрывались иллюминацией, помнишь?»

«Этот пейзаж, — сказал я с притворным безразличием, — я уже видел однажды в волшебном фонаре. Все было немного не в фокусе».

Мы медленно шли по дороге вдоль берега.

«Холодно. Сейчас бы хорошо окунуться в горячую ванну».

«У нас уже не осталось никаких желаний, да?»

«Это все отцовское наследство».

«Твоя тяга к смерти… — присев, К. счистила налипшую на босые ноги грязь, — мне понятна».

«Почему мы не можем жить собственными силами? — я расчувствовался как тринадцатилетний подросток. — Я был бы не прочь стать, да хоть торговцем рыбой!»

«Никто бы нам этого не позволил. Нас, как будто назло, опекают с раннего детства».

«Именно. Я бы рад заняться каким-нибудь грубым ремеслом, но ведь засмеют!..»

На глаза попалась фигура рыбака.

«Вот бы так всю жизнь удить рыбу, жить полным идиотом!»

«Не получится, ты слишком хорошо разбираешься в душах рыб [70] Намек на рассказ Дадзая Осаму «Одежда из рыбьей чешуи». ».

Оба засмеялись.

«В общем, ты поняла? Когда я назвал себя сатаной. Все, кого я люблю, все, катятся к гибели».

«Я так не думаю. У тебя нет врагов. Ты возводишь на себя напраслину».

«Я — слащав?»

«Как памятная стела О-Мия».

На обочине дороги стояла каменная стела, посвященная «Золотому демону» [71] Роман Одзаки Кос (1867–1903), печатавшийся в 1897–1903 гг. и оставшийся незаконченным. Роман, сатирически описывающий становление капитализма, пользовался большой популярностью. О-Мия невеста главного героя, бросает его ради сына банкира. Обманутый герой бросает учебу, становится ростовщиком («золотым демоном») и, разбогатев, мстит обществу и своей бывшей возлюбленной. Одна из драматичных сцен романа происходит в Атами на берегу моря, что и отмечено на упомянутой выше стеле. .

«Сказать тебе одну очень простую вещь? Только учти, это серьезный разговор. Согласна? Меня…»

«Хватит, я уже поняла».

«Правда?»

«Я все знаю. Знаю даже, что моя мать была любовницей твоего отца».

«Так получается, мы…»

«Осторожно!» — К. прикрыла меня своим телом.

С треском зонтик, бывший в руке К., зацепило колесом, и в следующую минуту она, точно сделав нырок, скользнула прямиком под автобус и кубарем завертелась: телега, груженная цветами.