Мартин Андерсен-Нексе - Дитте - дитя человеческое

Всем женщинам в поселке приходилось немало повозиться, чтобы приучить своих ребятишек к опрятности. Заметив, как рано усвоила себе хорошие привычки Дитте, они стали прибегать за помощью к Марен. Старуха считала, что они и сами отлично могли применить то же средство: невелика ведь хитрость окунуть ребенка задом в холодную воду! Но женщины не хотели верить, что это такое простое дело, и добивались, чтобы Марен непременно сама окунула — «иначе толку не будет». Волей-неволей ей приходилось соглашаться, и почти всегда ее средство помогало. «Ты свое дело знаешь, — говорили женщины, суя ей в руки селедку или кусок сала. — Ну, да ведь тебе за наукой не далеко было ходить».

Они намекали на то, что Марен, слыла знахаркой, и намек этот был ей не очень-то приятен; зато сало и селедки были всегда кстати, и мало ли что вынуждены бедняки проглатывать вместе с едой!

Хуже всех проказ Дитте была ее привычка сбрасывать вещи на пол в разбивать. Девчонке непременно нужно было всюду сунуть свой вздернутый носик, но из-за малого роста она не до всего могла дотянуться, вот и тащила все вниз.

Пришлось Сэрену научиться склеивать черепки, чтобы поменьше убытка было. Дитте изрядно попадало, но запугать ее не удавалось.

— Ее ничем не проймешь, — говорил дед, — настоящая баба!

Впрочем, в глубине души он радовался ее настойчивости. Но Марен должна была глядеть в оба и постоянно дрожала и за вещи и за самое проказницу.

Однажды Дитте опрокинула на себя миску с горячим молоком и сильно обварилась, только это и излечило ее от любопытства. Бабушке пришлось уложить ее в постель, смазывать ожоги яичным маслом, прикладывать к ним ломтики сырого картофеля. Ожоги не скоро зажили, зато не осталось ни единого рубца. После того прошла о Марен новая слава: какая она мастерица лечить ожоги, и соседи стали прибегать к ней за помощью при всяких повреждениях.

Дитте росла да росла, как молодой кустик, — день за днем выгоняя листочек за листочком. Выдавались и такие трудные дни, что дед с бабкой начинали озабоченно совещаться: не пора ли им в конце концов договориться и быть построже с девчонкой. Но она вдруг сама бросала свои старые проказы и принималась за новые. «Словно по мелководью плаваешь, — сетовал Сэрен, — то и дело на что-нибудь натыкаешься». Старики дивились и раздумывали: да неужто они сами и их дети были в свое время такими же? Раньше им в голову не приходило спрашивать себя об этом: некогда им было заниматься своим потомством. Досуга и заработка еле хватало на самый необходимый уход за ребятишками. Сэрен весь был поглощен добыванием средств на пропитание семьи, а Марен — заботой, как бы свести концы с концами. Но теперь, как бы ни были они заняты, им пришлось кое о чем подумать и поневоле многому подивиться.

— Просто удивительно, что малый подчас открывает глаза старому, хотя тот долго прожил на свете и много испытал, — говорила иной раз Марев.

— Пустое мелешь, — отвечал Сэрен, но по тону его чувствовалось, что и сам он думает то же.

Дитте в самом деле была удивительным созданьицем. Хоть судьба и обидела ее, природа все же оказалась щедрее. Первые улыбки Дитте приносили старикам радость, ее младенческие слезы — горе. Это появившееся на свет дитя было настоящим подарком доживавшим свой век старикам. Никто не сделал ничего, чтобы облегчить ей путь в мир, — наоборот, все стремились извести ее и обидеть. И все же в один прекрасный день она очутилась в колыбели, щуря от света свои невинные и синие, как небо, глазенки. С первой же минуты Дитте внесла в дом беспокойство и тревогу; немало потоптались старики вокруг ее люльки, и много разных дум передумано было ими, пока она спала. Еще большими волнениями наполнилась жизнь стариков, когда малютка начала понимать. Крошке была всего неделя, а она уже различала лица окружающих, а трех недель отроду улыбнулась дедушке! Он совсем одурел от радости и вечером побежал в погребок рассказать о событии. Видал ли кто такую малютку? Уже смеется! Когда же Дитте стала отвечать на заигрыванья старших, им трудно стало заниматься чем-нибудь другим, особенно Сэрену. Его то и дело тянуло к девочке — пободать ее в животик своими корявыми пальцами, заставить ее огласить комнату младенческим щебетом, — что может быть чудеснее этого? Марен отгоняла его от колыбели раз двадцать в день. А что было, когда Дитте начала переступать ножонками по полу! Маленький, беспомощный незаконнорожденный ребенок, с трудом отвоевавший себе право на существование, благодарил за него, озаряя новым светом клонившуюся к закату жизнь двух стариков. Опять радостно стало им просыпаться по утрам для нового дня, — вся жизнь приобретала новый смысл.

Чего стоила одна походка толстушки — нетвердая, с перевальцем, презабавная! А глубочайшая серьезность, сосредоточенность, с какой малютка, сцапав что-нибудь и крепко зажав в ручонке, переползала через порог и потом, глядя себе под ноги, трусила по дороге прямо вперед, как будто позади у нее ровно ничего не было! Тут уж никак не удержаться было от искушения последить за нею. Марен, крадучись, огибала дом и кивком головы подзывала Сэрена, торопила его. Сэрен немедленно бросал топор или деревянный молоток, которым забивал колья, и, высунув для равновесия кончик языка, на цыпочках крался по траве среди дюн. «Бог весть, что она забрала себе в голову?» — бормотал он, и оба потихоньку следовали за малюткой.

Дитте, увлеченная своим путешествием, пройдя некоторое расстояние, вдруг спохватывалась, что она совсем одна, и, чувствуя себя безгранично несчастной, 'покинутой, поднимала отчаянный крик. Тут уж показывались старики, и Дитте бросалась к ним в объятия, радуясь, что она опять с ними.

И как-то внезапно миновало то время, когда все, от чего она удалялась шагов на десять, выпадало из поля ее зрения. Она стала устремлять взгляды кверху, искать глазами лица людей, тогда как раньше видела только ноги тех, кто оказывался поблизости от нее. Разглядев однажды вдали дома, она самостоятельно пустилась в путь-дорогу. Теперь за нею нужен был глаз да глаз, — слишком соблазняло ее то, что виднелось вдали.

— Ей уже мало нас одних, — ее манит новое, незнакомое! — печально сказал Сэрен.

В этот день Дитте впервые отдалилась от них по-настоящему, и Сэрен, вспомнив при этом многое из лично пережитого, на секунду почувствовал себя одиноким. Но Марен не растерялась — малютка сумела научить ее уму-разуму. Марен накинула платок на голову и отправилась с Дитте в поселок, — пусть девочка поиграет с другими ребятишками.

Кроме хижины да клочка дюн, Сэрен владел третьей долей рыболовной лодки со снастью. Но еще до рождения Дитте он свою долю сдал исполу одному молодому рыбаку из поселка, у которого не было средств для вступления в рыбацкую артель.