Эрвин Штритматтер - Лавка

Когда бог не делает того, о чем его просили, дедушка просто-напросто перестает иметь с ним дело. Тогда он говорит: «Черт бы побрал эту погоду!» или «А чтоб тебе черт в глотку наложил!» — это если дедушке попадается человек, который еще больше любит деньги, чем он сам. А немного погодя он может сказать тому же самому человеку: «Гляди в оба, как бы тебе господь ноги из задницы не выдернул!»

Бог и черт работают для дедушки от одной фирмы, причем работают в тесном сотрудничестве и взаимозаменяемы, они как ветер и облака, как солнце и жара, как дождь и снег, как буря и засуха. «Какой-то дьявол нассал мне ночью в ухо», — говорит он поутру, когда замечает, что со слухом у него не все в порядке.

У отца бога вообще нет, а душа если и есть, то маленькая, которую накормить легче легкого.

Бог Американки не иначе как фонарщик. Он просвещает. Раз в неделю к ней приходит деревенский пастор, и она жалуется ему, что вечно должна сидеть в плетеном стуле либо в постели, а ей так хотелось бы свободно передвигаться и утолять свое любопытство. Вечно, вечно, вечно в плетеном стуле, господин пастор, so sitting in the chair, это и вам не пришлось бы по вкусу, господин пастор.

— Бог испытывает вас, — говорит ей пастор и достает из кармана воскресный листок.

Американка читает, о чем пишет ей бог через посредство своей типографии в Берлине, и чувствует себя после того просвещенной и требует, чтобы и мы тоже читали воскресный листок и просвещались. Мы дети воспитанные, мы благодарим, но листок по возможности стараемся забыть. Бог Американки состоит в родстве с богом учителя Румпоша: он хочет нас поучать.

В Гродке мать подсмотрела новую прическу для школьниц и попросила своих кумпанок показать, как ее надо делать, чтобы украсить этой прической мою сестру. Значит, так: все волосы надо разделить на пятнадцать-двадцать частей, из каждой части сплести косичку, а все косички соединить в один венок. Венок должен лежать сантиметров на пять выше девчачьих ушек, а сплести его надо так, чтобы не было видно, где он начинается и где кончается. Хитрая прическа, ничего не скажешь. Моя превосходная мать берется за дело с присущей ей точностью и уже через несколько дней приходит к выводу, что женщины, у которых она позаимствовала прическу, делают ее чересчур бездушно, чересчур туго, тогда как волосы должны оставаться пышными и ароматными, чтобы косички выглядели как локоны.

Моя сестра, которая теперь тоже ходит в школу, не в состоянии сама сделать такую сложную прическу. Она стоит прямо, как солдат, возле кухонного буфета, и ее волосы разделены на маленькие пучки. Читать она еще не умеет, но она должна уже учить церковные тексты. Заплетая сестренке косички, мать одновременно помогает ей заучивать тексты. Молитвенник лежит на выдвинутой доске кухонного буфета, и моя мать глядит попеременно то на голову моей сестры, то в молитвенник. Сестренке уже до смерти надоело заучивать песни. «Иисус, мое упование, — всхлипывает она, и еще: — Спаситель мой жующий» .

— Спаситель мой живущий, — поправляет ее мать.

— Почему? — спрашивает моя сестра и всхлипывает.

Звякает колокольчик, мать идет обслужить покупателя, сестра нагибается погладить кошку Туснельду, и пучки волос на ее голове перемешиваются.

Мать возвращается, ругает сестру за то, что та свела на нет ее усилия. Сестра опять начинает всхлипывать и декламировать:

— Есть ли у смертного член такой, чтоб влачил он его за трубой…

— Да нет же, — говорит мать, — не за трубой, а за собой, — и в отчаянии стучит по буфетной доске, звякая обручальным кольцом. — Еще раз! — приказывает она. — Чтоб не влачил он его за собой… — Интересно, а сама мать понимает, что это значит?

Это бог учителя Румпоша, для которого дети должны зубрить библейские тексты и витиеватые церковные песни.

Счастье еще, что сестра наделена веселым нравом, что она снова способна улыбаться, когда изготовление венка из волос подходит к концу, и верит в бога всех детей, о котором поэт сказал, будто у него сочтены все звездочки на небе, а еще будто он знает и любит мою сестренку, хочет она того или нет.

А мне так думается, что у каждого человека есть свой собственный бог. Для меня это мальчик постарше меня, он восседает по-турецки на большом облаке, на нем зеленая остроконечная шапочка, как на Эвальде Колловасе. В эту пору у меня возникают престранные представления обо всем, чего я еще не видел. Крысу я представляю себе как нечто злое-презлое, недаром же говорят: он на меня окрысился, и, впервые увидев настоящую крысу, испытываю разочарование, потому что крыса — это просто-напросто большая мышь.

У моей матери хоть и нет бога, но зато она знает, как он выглядит: это древний старик с длинной белой бородой, который все знает и все умеет.

Древних стариков с длинной белой бородой я знаю множество. Это все нищие, и, когда мы еще жили в Серокамнице у Силезской дороги, они не раз возникали на пороге нашей избы, просили либо дать им поесть, либо грошик на пропитание.

— И такой нищий все может, ну прямо все-все? — спрашиваю я у матери.

— Почему нищий?

Вскоре после этого разговора к нам в Серокамниц приехал захудалый бродячий цирк. Старик с окладистой бородой движется по натянутому канату. Значит, это и есть господь бог, при нужде он может ходить по воздуху безо всякого каната, благо он все может.

И вот после первого бога в зеленом остроконечном колпачке моим богом становится бородатый старик, который может ходить по воздуху, чтобы поскорей всюду поспеть, старик, который, когда проголодается, ходит попрошайничать.

Пространство между задом Американки и множеством подушек, в которых она восседает, как сонная муха в чашечке розы, для нас, детей, полно тайн. Бабушка, например, может с кряхтением запустить руку назад и извлечь оттуда кольцо, свое обручальное кольцо, которое больше не налезает ей на палец. Кольцо толстое, золотое, на нем выгравировано имя нашего дедушки Йозефа. Американка извлекает кольцо, чтобы показать нам, что некогда была гибкой и стройной.

В другой раз бабка может извлечь из таинственной тьмы подушек за своим задом мешочек, из которого она в свою очередь извлекает изогнутый женский волосок и с помощью этого волоска доказывает нам, что некогда была такой же кудрявой, как тетя Маги под своим платком, который она носит, потому как заделалась крестьянкой.

Но главное, бабка bit by bit [5] Шаг за шагом, мало-помалу (англ.) . внушает нам, что она богата. Она выдает нам в награду грош, если мы десять раз поднимем шерстяной клубок, который то и дело соскакивает с ее колен на пол. Наградные деньги она достает из кожаного кошелька с щелкающим замочком, а кошелек она тоже неизменно высиживает при температуре в тридцать семь градусов.