Эмманюэль Роблес - Это называется зарей

Он сел за стол, терзаясь фразой Анджелы: «Было бы чудесно, дорогой, если бы ты согласился!» Он обдумывал ее и так, и эдак. А почему бы, собственно, ему и в самом деле не переехать в Неаполь? Если Клара, со своей стороны, согласится поехать туда, все еще может уладиться! В таком городе, как Неаполь, легче вести более свободный образ жизни!

При мысли, что он отыскал правильное решение, у него отлегло от сердца. В Салине пришлось бы прятаться, вечно чего-то бояться. Наверняка не один Фазаро в курсе… Когда-нибудь Анджела тоже все узнает. Оставалось выяснить мнение Клары. Поедет ли она в Неаполь? Ах, он пойдет и поговорит с нею, не дожидаясь ночи! Продолжая есть, он позволил воображению увлечь его на этот путь, причем все препятствия расступались с поразительной легкостью и в конце, подобно распускающемуся цветку, сияло счастье. Он чуть не задохнулся от волнения: «У нас с Кларой может быть ребенок». В этот момент появилась Дельфина и сказала, что его спрашивает какая-то женщина.

— Пообедать спокойно нельзя, — проворчал он. Но все-таки встал, бросив салфетку на стул.

Это пришла Камелия Линарди. Он ее знал. Она была замужем за каменщиком. И жила со свекровью, которая служила для нее козлом отпущения. Камелия била ее, заставляла работать как вьючную скотину, а спать отправляла на чердак. Ее муж, вечно пьяный, никогда не вмешивался.

— Что случилось? — спросил Валерио.

— Это не со мной. А с Роберто, — сказала Камелия; у нее было лицо волчицы и густая черная шевелюра.

— Так в чем дело?

— Вот уже несколько дней его рвет, доктор. Все чаще и чаще. Он совсем ослаб и сегодня утром не смог подняться и не пошел на стройку. Его непрерывно рвет.

— Кровью?

— Да.

— Вы по-прежнему живете на Красном мысу?

— Да. Сегодня утром он не смог встать. Весь побелел и обмяк.

— А если бы он смог пойти сегодня утром на стройку, тогда бы вы за мной не пришли?

— Э-э! Кто его знает, — ответила она, не поняв едкой иронии вопроса.

— Я скоро зайду к нему.

— Это последний дом направо.

— Хорошо.

Она еще что-то хотела ему сказать.

— В чем дело? — в сердцах спросил Валерио.

— Боюсь, что это моя свекровь.

— Что?

— Моя свекровь… Боюсь, что это она.

— Что вы имеете в виду?

— А то, что эта гнусная старуха, возможно, хотела отравить его.

— Своего сына? Отравлять собственного сына?

— Да. Этого пьянчугу! Она, должно быть, отравила его.

— Разберемся, — проворчал Валерио. — До скорой встречи.

Проводив ее до двери, он заметил Дельфину, которая подслушивала разговор и незаметно проскользнула на кухню.

Он снова сел за стол. Тут зазвонил телефон. Выругавшись, он снял трубку. Его требовал инженер с шахты. Опрокинулась клеть, которая поднимала рабочих. Трое из них ранены. Его срочно просили приехать.

— Выезжаю! — ответил он.

— Но вы не доели ваш обед! — воскликнула возмущенная Дельфина.

Ничего ей не ответив, Валерио заглянул в кабинет, торопливо схватил свою сумку и вышел.

Когда он заводил машину, в работе мотора послышались перебои, и ему почудилось, будто это его сердце вот-вот остановится. Он медленно пересек площадь. Довольно плотная толпа все еще окружала красочные лотки торговцев рыбой, овощами и галантереей.

Ребятишки, просившие милостыню, особенно осаждали женщин. Наконец, Валерио удалось выбраться из толпы и, свернув с виа Реджина-Элена, двинуться в сторону холмов.

Ехал он быстро, но это не мешало ему думать о малышке Лидии, о Роберто. Кроме того, ему еще предстояло навестить трех больных. Тележка, тащившаяся посреди дороги, заставила его притормозить; он пришел в ярость. Проезжая мимо, он обругал селянина по-сардински. В вышине, искрящейся солнечным светом, парил орел. «Я так и не написал Анджеле», — подумал Валерио. Но он обязательно напишет ей, вот только переговорит с Кларой. Если Клара согласится последовать за ним в Неаполь, все будет просто, препятствия исчезнут. Гора цвета ржавчины уже вставала перед ним, бесплодная, с видевшимися кое-где красноватыми завалами и чахлыми кустиками. А тут еще этот Сандро, который собирается выкинуть номер. В конце концов, он и в самом деле может сделать какую-нибудь глупость. Неужели нельзя жить счастливо, если так или иначе все равно суждено умереть? Сандро наверняка сделает глупость. «Напрасно я разозлил Гордзоне». Виски словно обручем сжимало. Что-то в нем задыхалось, как в моторе. Он увидел мужчин, стоявших на вершине склона и глядевших на него, черных, неподвижно застывших мужчин, силуэты которых четко вырисовывались на фоне потрескавшихся скал.

Около восьми часов вечера пошел дождь. Его капли сверкали в ярком свете фар, и Валерио включил дворники.

Сворачивая за угол «Палермо», он сбавил скорость. И успел заметить инспектора Фазаро, который играл в бильярд, даже не сняв своего элегантного бежевого плаща и серой фетровой шляпы. Но вот, наконец, и гараж. Поставив машину на место, выключив мотор и фары, он какое-то время сидел, не отнимая рук от руля и оглядываясь по сторонам, словно погружаясь в иной мир. «Benzina Mobilgas, superiore, socony Vacuum italiana…» [13] Реклама автозаправочных фирм. Валерио вздохнул. Он возвращался из долгого, долгого путешествия и чувствовал себя усталым, ощущая в то же время смутную радость оттого, что очутился, наконец, дома один и отрезан теперь от всего мира. Зевнув, он провел ладонью по глазам. В сознании его теснилась вереница лиц: раненые шахтеры, такие бледные на фоне узких, жестких подушек санчасти; самоубийца из приюта; малышка Лидия… «Он сделал мне больно! О, он сделал мне так больно …» Роберто и его жена-волчица, упрямо твердившая: «Она отравила его, доктор! Клянусь, она его отравила!» А тут еще Сандро.

— Ну и денек, — проворчал он, машинально положив руку на рычаг скорости.

И это еще не конец. Конца никогда не будет. Никогда. Ему надо навестить Магду. Выйдя из машины, он потер затылок и направился домой.

Как всегда по вечерам, требовалось приготовить маленькую мизансцену: разобрать постель, смять простыни, раскрошить на кухне хлеб, короче, все устроить так, чтобы Дельфина продолжала думать, будто он проводит ночи у себя дома. Он сказал ей, что перестал ужинать, довольствуясь каким-нибудь бутербродом, чтобы избежать бессонницы. Главная трудность заключалась в том, чтобы придать постели видимость естественного беспорядка. Верила ли ему Дельфина? В ее маленьких хитрых глазках вспыхивал иногда такой лукавый блеск, что ему становилось не по себе.

А Клара уже, наверное, ждет его. Ему казалось, будто он не видел ее целую вечность. Валерио спустился к себе в кабинет. Дождь барабанил по ставням. Письма Анджелы остались лежать на письменном столе; задумчиво глянув в ту сторону, он так и не притронулся к ним. За день мысли его несколько раз возвращались к Анджеле. Отпираться бесполезно: он все еще был привязан к ней. Ему нравились ее нежность, ее мягкость. Она занимала определенный уголок в его сердце, откуда не могла исчезнуть, не причинив боли. Без нее вся его жизнь пошатнется. И тут он почувствовал страх, отзывавшийся в его душе далеким взрывом всякий раз, как он мысленно представлял себе ее горе, если она узнает о его связи с Кларой. «Если Клара решится поехать в Неаполь, ответить Анджеле будет легко». Усталость незаметно продолжала давить ему на плечи и поясницу. На обложку медицинского журнала, покружив сначала вокруг лампы, уселось какое-то насекомое. У него были короткие мохнатые усики, а длинные тонкие лапки дрожали. Внезапно насекомое улетело. Валерио взял журнал. Это был старый номер шестимесячной давности, в котором он опубликовал с десяток страниц о погребальных обычаях сардинских крестьян. Заставить Анджелу страдать — это все равно что зарезать ее, во всяком случае не менее чудовищно. Ему почудилось, будто в спину его вонзились чьи-то когти. Погребальные обычаи сардинских крестьян… Он бросил журнал в корзину для мусора. Ощущение опасности, засевшее у него в сознании во время визита к Гордзоне, медленно пробуждалось, приводя его в отчаяние. Торопливо поднявшись к себе в спальню, он взглянул на смятые простыни. Каждое утро он приносил от Клары свою пижаму и небрежно бросал ее в ванной. Неужели Дельфина ни о чем не догадывается? А может, она презрительно улыбалась при виде этой жалкой комедии? Как это проверить?.. Он снова спустился в кабинет. Его счастье похоже на игру-головоломку, фигурами которой, ее неотъемлемыми частями были Анджела и Клара. Сравнение показалось ему вульгарным и лишь усилило его раздражение. «Когда-нибудь Анджела все узнает». Ему представилось, что замкнутый круг, в котором он очутился, сужается. «Он сделал мне больно! О, он сделал мне так больно!» Выключив лампу, Валерио резко захлопнул дверь и вышел в коридор. И в этот момент услыхал, что кто-то его зовет, к удивлению своему, он узнал голос Пьетро.