Эмманюэль Роблес - Это называется зарей

— Иди сюда! — радостно позвала его Клара. Но при виде его помрачневшего лица застыла, с беспокойством глядя на него.

— Дорогой, тебе нехорошо?

— Тяжелый день… Я едва держусь на ногах.

Он опустился на стул.

— Тебе нужно хорошенько выспаться, — сказала она. — Мы быстро поужинаем, и ты сможешь, наконец, отдохнуть.

— Не думаю, — ответил Валерио. — Мне надо вернуться домой. За мной наверняка придут…

— Магда? — с испугом спросила она.

Он кивнул головой и похлопал ее по руке. Дождь на улице забарабанил еще сильнее. Под натиском ветра трещали ветви эвкалиптов. Валерио прислушивался к нарастающей буре. Ему чудилось, будто слетелись огромные птицы и будто они с протяжными зловещими криками царапают стены дома, бьют в ставни. Он смутно помнил, что собирался спросить Клару о чем-то срочном и важном, но чтобы выговорить это, понадобилось бы сначала приподнять тяжелую свинцовую крышку, давившую ему на голову и плечи. Он отказался от этой мысли, и ужин прошел почти при полном молчании. Но под конец Валерио привлек все-таки Клару к себе на колени и крепко обнял. Она была слегка подкрашена, ее красные, блестящие губы нежно улыбались ему, приоткрывая узкую полоску зубов. Взгляд у нее был какой-то странный, и он понял, что она принадлежит ему безраздельно, вся без остатка, что в мыслях у нее в эту минуту нет ничего другого, что он живет в ней реальнее, чем будущий ребенок, и внезапно им овладел неистовый восторг. Он самозабвенно поцеловал Клару в шею и, чувствуя, как ее теплое тело вздрагивает, отдаваясь ему, укусил ее. Рука его скользнула под платье, коснулась глубокой, горячей складки между ног, затем поднялась к шелковистому животу, такому живому и трепетному. Она вскрикнула — этот едва слышный крик напоминал тихий, нежный крик птицы — и, в свою очередь, стала целовать его, ее торопливые, горячие поцелуи покрывали его лоб, щеки, губы. Совсем рядом он видел ее прекрасное лицо, отмеченное печатью нездешнего, таинственного упоения. Чудо каждый раз повторялось снова и снова. Это ласковое, очаровательное и нежное создание поистине обладало даром творить чудеса. Она растворялась в нем, отрывая его от земли и наполняя его душу нелепой, безумной гордыней; в такие минуты он верил, что никогда не умрет.

— Дорогая, дорогая, — шептал он.

Она теснее прижалась к нему. Ему показалось, будто она дрожит в его объятиях, такая маленькая и боязливая, несмотря на озарявшую ее лицо счастливую улыбку. Он снова провел рукой по ее бедру, вдоль всей исполненной совершенства линии ноги.

— Скажи, это правда? Ты меня любишь? Ты никогда не оставишь меня? — спрашивала она.

— Люблю! И ничто не сможет нас разлучить, — с воодушевлением отвечал Валерио.

Клара погладила его по щеке и робко спросила:

— Она назначила дату своего возвращения? скажи мне… Я хочу знать…

— Да… Ближайшим рейсом «Портичи».

Клара встала и направилась в гостиную, он с недовольным видом последовал за ней, снова очутившись во власти той, другой жизни, ему казалось, будто сейчас разрушилось что-то самое главное, самое дорогое.

— Сегодня утром я получил еще одно письмо, — сказал он.

В задумчивости она села на диван. На какое-то мгновение внимание Валерио привлекли карпы, передвигавшиеся в отливающем всеми цветами радуги свете.

— Мы должны обсудить важную вещь, — сказал он. — Они с отцом настаивают, чтобы я переехал в Неаполь.

Клара ничего не ответила.

— Анджеле не понятно, что меня здесь удерживает. Ей хотелось бы жить рядом со своей семьей. Здесь ей скучно…

— Конечно, — кивнула Клара.

Валерио подумал о Магде. Ему следовало вернуться к ней. И как можно скорее. Им овладело нетерпение.

— Ей скучно, — машинально повторил он.

Другого аргумента у него не нашлось, перед его мысленным взором два круга вертелись с головокружительной быстротой, один над другим, в противоположных направлениях. Он приложил ладони к вискам. «Мне нужен хороший сон; и все пройдет».

— Потом, климат ей совсем не подходит… — сказал он вслух.

Клара не шелохнулась. Лишь ее правая рука тихонько поглаживала обложку какой-то книги. А взгляд казался отсутствующим.

— Я и на этот раз собираюсь отказаться ехать в Неаполь. Придумаю еще какие-нибудь причины.

Он подошел к ней.

— Что со мной станет без тебя?

Она слабо улыбнулась, но он чувствовал ее напряжение и тревогу, она вот-вот готова была расплакаться.

— Послушай, я подумал о другом возможном решении.

— О другом решении? Каком решении?

— Не смотри так… Я люблю тебя, Клара. Ты не согласишься поехать в Неаполь?

— Ну конечно! — воскликнула она. — Конечно!

— Любимая моя, — с нежностью вымолвил он, обнимая ее.

— Что с тобой? — спросила она. — Ты боялся отказа?

— Если бы ты отказала, я остался бы здесь, и все было бы в порядке.

— Но не для твоей жены. А я не хочу, чтобы она страдала. Не хочу, чтобы она знала…

— Молчи. Не бойся ничего. Я счастлив. И так хочу, чтобы ты тоже была счастливой!

— Но я счастлива! Я счастлива, ведь ты меня любишь!

— Клара, я не могу предложить тебе ничего другого…

— Нет, нет. Ты же знаешь — я принадлежу тебе. Я сделаю все, что ты захочешь. Ничто меня здесь не удерживает. Раз ты должен жить в Неаполе и хочешь, чтобы я была рядом, я поеду в Неаполь. Многие женщины позавидовали бы тому, что ты мне предлагаешь. Жизнь у меня чудесная, и все благодаря тебе.

Глаза ее блестели. И щеки порозовели от волнения. На ее полуоткрытых губах расцветало горячее, манящее обещание. Валерио прижал ее к своей груди. «Что я сделал, чтобы заслужить это? Что я такого сделал?» Он был преисполнен благодарности к ней, благодарности к жизни. Клара положила голову ему на плечо. Сандро, должно быть, тоже изведал такое с Магдой: такую же точно чарующую нежность, такое же точно неуемное чувство — ощущать себя богатым, сильным, вечным. И вот теперь Магда умрет. И Сандро потеряет все сразу. К сердцу подступила ледяная волна. Ни на что нельзя полагаться окончательно. Клара тоже может исчезнуть… Он крепче обнял ее. «Тогда я покончу с собой!» Волна вроде бы отступила, но собравшись с силами где-то там, на просторе, могучая и черная, она снова стала надвигаться на то самое ощущение счастья, которое так раздразнило его.

— Я найду тебе маленькую квартирку на Паузилиппе, — сказал он. — Стану приходить к тебе каждый день. У тебя будет телефон. Я часто буду звонить тебе. Будем вместе совершать прогулки. В Помпеи. В Сорренто.

Он говорил глухим, прерывающимся голосом.

— Я могу поселить тебя и на виа Надзарио, возле Са нта-Лючии…

— Где хочешь… — сказала она.

И тут он заметил, что она плачет.

Между приземистыми домами, отливавшими желтизной от падавшего на них света фонарей, прикрепленных к концам пик, медленно двигалась процессия. В пять часов было уже почти темно. Носилки, которые несли на своих плечах скотники с фермы Пьемонта — косматые, худые мужчины с прилипшими от пота ко лбу волосами, — раскачивались в такт их шагов. Порою от ветра приподнималась черная простыня, которой было накрыто тело Магды. Из-под ног носильщиков поднималось облако мелкой серой пыли. Родные Магды шли молча, окруженные темной толпой, состоявшей из шахтеров, каменоломов, рыбаков, рабочих соляных копей и соседних сельскохозяйственных угодий. Двое карабинеров, стоявших на площади и следивших за продвижением шествия, обнажили головы, когда носилки поравнялись с ними. Вход в кинотеатр «Империал» был освещен двумя рядами разноцветных лампочек. Глухое шарканье ног и шепот тех, кто возносил молитвы, заставляли людей высовываться из окон.