Энн Ветемаа - Лист Мёбиуса

Они снова сидели в кабинете доктора Моорица. Снова был вечер, и они хотели продолжить свою партию, но слишком усердная уборщица заметила оставленную на шкафу доску и недолго думая в форсированном темпе закончила игру — сложила фигуры. Позиционное преимущество белых в дебюте открытой партии и скрытые прострелы черных, притаившихся в каталонских лабиринтах — все было ликвидировано в один миг.

— Выходит, доктор Фурор способен принимать обиженный вид. Вот уж никогда не подумал бы. Да ведь он одно сплошное сияние , как медный самовар, он буквально цветет. — И Эн. Эл. продекламировал:

— Неужели он так говорит? — удивился доктор Моориц и по обыкновению вздернул свои кустистые брови.

— Нет.Но так говорит все его естество. Я никогда не видел столь жизнерадостного «рубаху-парня». Этот Юлий-Юлиус счастлив безмерно уж одному тому, что он Фурор. Наверняка считает, что Юлий Цезарь ему в подметки не годится.

— Ну-ну… — Это прозвучало сердито, но оценка Эн. Эл. явно развеселила Моорица.

— Когда-то у нас в школе был парень точно такого же типа, мы его звали Недоумком, позже к нему прилипла кличка Жизнерадостный Кретин. Видимо, под влиянием одного американского романа. У него была радостно-розовенькая физиономия, совсем как у куклы из папье-маше. И он всегда был превосходно подстрижен. На майскую демонстрацию приходил с барабаном и бил в него с полным воодушевлением.

— Н-да… Но и сами-то вы та еще штучка. Чего ради вы затеяли спор по поводу «Тоомаса Нипернаади» [12] Кинофильм по одноименному роману Аугуста Гайлита. — кажется, его показывали в клубе?

— Именно так.Юлиус Фурор пустился превозносить великолепную операторскую работу…

— А она того не заслуживала?

— Заслуживала. Просто я не выношу людей, которые распространяются о великолепной операторской работе или о виртуозной технике скрипача — по большей части это профаны. Да что какой-то психолекарь — прошу прощения — знает о таких вещах.

— А вы что знаете?

— Немножко больше. Я все-таки снял несколько фильмов любительской камерой. Порядочно запорол, но далеко не все. Я хотя бы столько смыслю в освещении, чтобы понять, что почти ничего не смыслю, а Юлиус Фурор из тех, кто знает абсолютно все. Кстати, он еще говорил, будто этот фильм значительно укрепил в нем любовь «к нашей маленькой прекрасной родине — Эстонии». Я краснею от подобных славословий, а уж если я краснею, то выхожу из себя. Он это заметил, посмотрел на меня с тревогой и велел принять какие-то таблетки. Жутчайшие таблетки. Я проглотил одну, и словно меня дубинкой по голове жахнули, сперва был совсем как лунатик, а потом дрых как чурка. Когда же очнулся, почувствовал себя так, будто спал в закупоренной бутылке, выставленной на солнце. Во всяком случае, больше я их принимать не собираюсь!

Эн.Эл. пошарил в кармане и вытащил три белых шарика. Он хотел вышвырнуть их в окно, но Карл Моориц остановил его. Посмотрел на таблетки, понюхал их и положил к себе в ящик.

— По-моему, они вам в самом деле не требуются. Я не говорю, что доктор Фурор ошибся, просто он недостаточно основательно знает вас и ваш недуг. Совершенно естественно, поскольку именно мне выпала честь, в каком-то смысле приятная, в каком-то хлопотная, быть вашим лечащим врачом.

Эн.Эл. вздохнул с облегчением, но тут же снова завелся.

— И утром его высокоблагородие Юлий явился и спросил, как я спал и видел ли сны. Я сказал, что спал как чурка и снов не видел… И добавил, что это-то меня и возмущает.

— Почему же?

— Да по какому праву некий Жизнерадостный Кретин («Но-но!» — покачал головой Карл Моориц) лишает меня моих прелестных цветных снов? Если бы я был юристом, то сказал бы, что он покушается на личную собственность!

— Вы видите цветные сны?

— Точно так.Я читал, будто цветные сны видят наркоманы, гении и идиоты, но, осмелюсь предположить, цветные сны видят большинство людей. Только сами того не ведают. Если сон некая проекция действительности, то ведь мы, совершенно естественно, должны воспроизводить ее правильно, хотя бы по форме. Кстати, черно-белые фильмы уже считаются снобистскими. И если, например, Бергман это делает, то с сугубо художественными намерениями.

— Так значит, цветные. В естественных тонах? — проявил интерес Моориц.

— Я бы сказал, они трех сортов. Во-первых, сны абсолютно в тех же тонах, что в жизни, то есть цвета есть, но на них как бы не обращаешь внимания, они как бы само собой разумеющиеся. Затем несколько тонированные цветные сны, если не ошибаюсь, то таким же тонированным был фильм «Мужчина и женщина». Третий тип, может быть, и впрямь не совсем нормальный — нарочито красочный. Ну, нечто вроде переводных картинок, тех, что смачивают и растирают, куда-нибудь прилепив. Ах да! когда-то еще были глянцевые картинки, ангелочки, зайчики и так далее, которые приклеивали на рождественские и пасхальные подарки. Цвет у них ненатуральный и несколько жгучий. Их я вижу реже… Разве это так уж плохо?

— На самом деле утверждают так — гении, наркоманы и хронические алкоголики, но это весьма спорно. Как и многое другое в моей злосчастной науке.

— Прошу прощения, но мне очень нравится ваше выражение «злосчастная наука». Известный нам Юлиус никогда бы так не сказал. Для него все, что относится к духовной жизни человека, кристально ясно. Такой типчик никак не может иметь дело с чем-то мало-мальски сомнительным.

— Вы буквально взъелись на моего коллегу; я и не представлял себе, что вы тоже способны кого-нибудь ненавидеть.

— Ничего не могу поделать, уж очень он напоминает мне того Жизнерадостного Кретина студенческой поры. Говорят, У Фурора пятеро детишек, у Кретина тоже впоследствии было их пять. По воскресеньям они маршировали под предводительством Жизнерадостного папочки в зоосад или шли обозревать какой-нибудь культурно-исторический памятник. Отец на полном серьезе пускался в объяснения, сдабривая их сомнительными шуточками, над которыми дети смеялись хором. — Однажды Эн. Эл. видел эту процессию — она чрезвычайно смахивала на картину Дикса. Кажется, «Sonntagsspaziergang» [13] Воскресная прогулка (нем.). . И затем амнетик выразил удивление, как это вообще доктор Фурор осмеливается входить в палаты к психам, к настоящим психам.

— Люди его склада, как правило, робостью не страдают, они даже способны на самопожертвование, — задумчиво высказался Карл Моориц и, как выяснилось позже, не ошибся. — А вы презираете его прежде всего, пожалуй, потому, что он относится к вам и к вашему недугу без достаточного уважения … — усмехнулся врач.

Может быть, так оно и было, поскольку возражений не последовало.