Джим Гаррисон - Гей, на Запад!

Но в тот раз двигался он большей частью по пересеченной местности и, не считая магазинчика в Мелстренде, где он взял несколько банок свинины с фасолью, не видел ни одного человеческого существа. Была середина мая, тепловатая, с большой луной, и еще до первого костра он преодолел свое чувство к Мэри. Фрэнк, настоящий друг и владелец местной таверны, предупреждал его, что Мэри «гуляет», что и подтвердилось утром, когда Б. П. залез в ванну Фрэнка, куда было добавлено сильное антилобковое средство. В их северном краю блох не водилось, и Бурый Пес был озадачен зудом во всем теле, даже в бровях. Фрэнк в свое время поработал на стройке во Флориде и на основании опыта точно оценил ситуацию.

В нескольких часах от Кукамонги он вспомнил, что слышал это название раньше. Воскресными вечерами его дед ловил на батарейном «Зените» программу Джека Бенни, а Джек Бенни часто проезжал через Кукамонгу по дороге в Голливуд. Приятель Джека Бенни Рочестер, бывало, ни с того ни с сего выкрикивал: «Кукамонга!» — и однажды летним вечером очень маленький медведь, рывшийся в их мусорной яме в дальнем конце сада, вдруг поднял голову, заслышав голос Рочестера. Б. П. и его друг Дэвид Четыре Ноги — он умер в джексонской тюрьме — очень завидовали голосу Рочестера, но воспроизвести его не могли, а когда пробовали, дед кричал: «Задрайте глотку!»

Воспоминание о Джеке Бенни немного воодушевило его и расширило зримый мир, до этой минуты состоявший из подножного цемента и узкого туннеля впереди, куда были устремлены все его помыслы. До Джека Бенни он пытался вспомнить содержание библейской истории о Руфи среди чужих колосьев. Во время короткого пребывания Б. П. в Институте Библии имени Муди в Чикаго пастор их прихода, чтобы развеять его возможную тоску по дому, прислал ему письмо о Руфи среди чужих колосьев. К несчастью, церковь по ошибке перевела деньги на оплату всего обучения не в институт, а самому Б. П., и он истратил их на черную официантку. Выражение «влюблен по уши» всегда его смущало, потому что хотя любовь и требует иногда физических усилий, такая акробатика представлялась несколько чрезмерной.

Когда его горизонт расширился, взыграло природное любопытство — безусловно, самое ценное, что есть у человека, — и он стал внимательнее наблюдать эту незнакомую страну Лос-Анджелес, и кое-что прояснилось. Говорят, например, что каждый год продаются миллионы новых автомобилей, но на Верхнем полуострове их видишь редко, разве что на трассах 2 и 28 в туристский сезон, где они собираются по вечерам перед мотелями подороже. Здесь, в Лос-Анджелесе, были бесчисленные тысячи новых автомобилей, и это показывало, что местные гребут деньги почем зря. Но, стоя на эстакаде над шоссе Река Сан-Габриэль и глядя сверху на забитые машинами, бампер в бампер, шесть полос в одну сторону и шесть в обратную, он удивлялся, почему водители не поменяются работой, чтобы прекратить кутерьму. Кроме того, он дважды прочел указатель, но реки Сан-Габриэль все равно не нашел, а спросить, где она, было не у кого — не было, кроме него, других пешеходов.

Несколькими часами раньше он остановился в маленьком парке и порядком удивился флоре, совершенно ему незнакомой, хотя на Верхнем полуострове знал названия сотен кустов и деревьев. Птицы тоже были загадкой, и он спросил себя, зачем было Богу создавать путаницу, изобретая столько видов, но потом решил, что эта путаница и придает природе красоту.

Чтобы не подмывало все время оглядываться через плечо, хотя место преступления находилось за три тысячи километров отсюда, он постарался перевести свою ссору с законом в более мирные участки сознания. Дабы защитить свое индейское кладбище, он сжег палатку двух вредных молодых антропологов, а кроме того, желая прогнать осквернителей, вместе с Лоном Мартеном метал на охраняемое место раскопок шутихи «Вишневая бомба» и М-80. Само по себе это едва ли было тяжким преступлением, но согласно условному приговору он не имел права появляться в округе Алджер, хотя в ходе атаки, спланированной Лоном Мартеном, выдвинулся из округа Льюс в округ Алджер всего на несколько сотен метров. Бурый Пес мыслил так, что, если бы закон подражал великолепной расхлябанности природы, судья мог бы сказать: «Что было, быльем поросло». Или что-нибудь вроде. И тогда он вернулся бы домой, при условии, конечно, что заберет медвежью шкуру. Делмор сказал, что медвежью шкуру нельзя выносить из района, где зверя убили, поскольку в шкуре все еще содержится его дух. Правда, Б. П. подозревал, что Делмор, когда ему надо, сам придумывает индейские поверья.

Самой большой проблемой в долгом переходе оказалась вода. В этих краях ее так просто не давали. В быстром кафе с него запросили пятьдесят центов за большой пенопластовый стакан воды, и он не смог ее пить, потому что она, похоже, содержала какие-то жуткие химикалии. Девушку за прилавком тронул его ошеломленный вид, когда он попробовал воду, и она показала на холодильный шкаф с 0,8-литровыми бутылками этой жидкости по доллару с лишним штука. День стоял теплый, и выбора не было. К такому обороту он был не совсем готов, однако вспомнил спор в таверне Фрэнка о бутылочной воде, недавно появившейся на Верхнем полуострове. В это время он силился расслышать своих любимиц Патси Клайн и Дженис Джоплин на музыкальном автомате, а Эд Микула, глава местных финнов, орал, что бесценную Божью воду продают в бутылках на унции, дороже пива и бензина. Кто стоит за этим преступлением — вот вопрос. Б. П., когда спросили его мнения, сказал, что вода, бензин и пиво одинаково важны, но не взаимозаменимы, и он готов пойти к любому известному ему ключу и взять первоклассной воды хоть среди зимы, — сказал-то правильно, но в Лос-Анджелесе вряд ли есть ключи, поэтому он заплатил полную цену за бутылку воды, про которую на наклейке было написано, что привезли ее аж из Франции — с ума сойти. Он вообразил какой-то огромный бурлящий секретный источник в далекой Франции и хотел спросить продавщицу, но она была занята. Он тут же подумал, что, если вернется домой, можно набрать из какого-нибудь ключа всего двадцать бутылок — и денег на жизнь хватит. Однажды он опустил в ключ пятиметровый шест, и напором его выбросило в воздух. С похмелья можно было просто лечь там на мягкий зеленый мох и долго пить холодную воду, а если полежать тихо, там снова начинала ходить ручьевая форель.

После первых двадцати четырех часов хода карта, которую он купил еще за один доллар на заправке, размокла от потных рук. Он миновал непонятное место, где авеню Сезара Чавеса переходила в бульвар Сансет, и в магазине подержанных вещей купил черные судки и зеленую форму швейцара — судки, чтобы нести воду и остатки еды. Осталось сорок девять долларов, но сорок девять было ему и лет, так что совпадение почему-то казалось удачным — по крайней мере, пока оно есть. Неприятность заключалась в том, что он стал пахнуть, и надо было найти где помыться, прежде чем переодеваться в чистое. На кармане рубашки швейцара напечатано было имя Тед. Но с другой стороны, решил он, едва ли удалось бы найти рубашку со своим именем. Он дошел до водозаборного бассейна Силвер-Лейк, перелез через ограду и немного поплавал. Ходоки и гуляющие с собаками кричали ему, что купание в городском водохранилище запрещено, но он не обращал на них внимания. Недовольные отступили по той же причине, по какой отступили в Монтерери-парке два недружелюбных мексиканца, когда Б. П. спросил у них дорогу. Во-первых, он выглядел туповатым, а во-вторых, благодаря постоянной работе в лесу выглядел, если воспользоваться современным термином, накачанным. У него не было больших грудей, как у культуристов, которых он видел на улицах в обтягивающих майках, но он мог в одиночку сгрузить с пикапа двухсоткилограммовую чугунную печь, а мужчины обычно замечают тех, кто способен на такие подвиги. Но что гораздо важнее, в характере его не было ни грана враждебности. Даже в юные годы, будучи чемпионом среди кулачных бойцов на западе Верхнего полуострова, он никогда не испытывал гнева, если только противник не бил его в глаз. И даже гнев из-за предстоящего осквернения кладбища индейцев (анишинабе) обращен был больше против него самого за то, что выдал место. Вдобавок он обладал, что называется, обезоруживающей улыбкой, хотя с приближением к Тихому океану и более зажиточным районам впечатление от нее должно было слабеть, поскольку явно недоставало двух зубов.

Читать дальше