Антон Уткин - Дорога в снегопад

Радуясь, что читатели Мюррея не захватили его врасплох, как медведям удалось это с Машей, Алексей спустился с крыльца и пошел вдоль палаток к берегу, откуда слышались плеск воды и звуки голосов купающихся людей. «Основанием, которое дает право на счастье, является стремление к счастью…» — сами собой повторялись у него в голове чеканные формулировки декларации. «Основанием, которое дает право на защиту от страданий, является способность страдать…»

Остановившись на самом обрыве, Алексей увидел, что человек семь подростков развлекались тем, что ныряли в воду с глинистого уступа. Понаблюдав немного за этой забавой, Алексей сложил ладони рупором и крикнул вниз:

— Георгий Староплясов есть тут?

На его зов из воды угрожающе вылезла вся ватага. Все они были загорелые, как будто на одно лицо, только что без дядьки Черномора.

— Вы кто такой? — спросил один из них, и Алексей сразу понял, что это и есть Гоша — так он был похож на Киру. — Что вам надо?

— Я послан из центра, — пошутил Алексей, — шифровку вам привез.

Но ватага на шутку отреагировала вяло.

— Маменька прислала? — просто спросил Гоша, выбираясь на травянистый обрыв.

— С чего ты взял? — растерялся Алексей.

— А я вас знаю. Видел вашу фотографию. У мамы есть такая фотография, где вы с ней вдвоем.

— У мамы есть такая фотография? — тупо переспросил Алексей. От этого, казалось бы, простого сообщения, в котором не было ничего удивительного, у него пересохли губы и кровь бросилась в голову. — Ну Да, — сказал он, как будто оправдываясь. — Мы ведь с твоей мамой в одном классе учились.

Гоша воспринял это объяснение благосклонно — во всяком случае, выражение лица его не изменилось, — все так же прищурившись на солнце, он смотрел на пыльную от тополиного пуха поверхность реки.

— Что за лагерь-то у вас? — спросил Алексей, опасаясь, что уже покраснел.

— Экологический лагерь протеста тут у нас. Губернатор хочет строить в селе Анастасиевке цех по производству фенолформальдегидных смол.

— А вы, значит, против? — с иронией спросил Алексей.

Вместо ответа Гоша бросил на него холодный взгляд, и Алексей почувствовал себя донельзя глупо.

— Ну а с отцом что у вас там вышло? — решительно сказал он.

— А ничего не вышло, — так же решительно отозвался Гоша. — Мой отец живет неправильно.

— А ты, значит, правильно?

— Может быть, я тоже пока живу неправильно, — уклончиво ответил Гоша. — Но я ищу, как правильно.

— И чего нашел? — поинтересовался Алексей.

— Никто не имеет права собственности на то, от чего зависят жизни других людей, — четко ответил Гоша, как на экзамене. — А он так не считает.

— Я гляжу, вы Мюррея внимательно прочитали.

— Ну а чего ж, — сказал Гоша. — На то и написано. Да только все и так видно и понятно — и без Мюррея.

Сидя на обрыве и болтая ногами, они наблюдали, как двое подростков карабкаются по толстой старой иве, на одной из ветвей которой, вздымавшейся над водой, была приспособлена тарзанка.

— Сварку украли? Хорошо это?

— Нормально, — заверил его Гоша и туг же удивился: — Откуда вы все знаете? — с подозрением спросил он.

— Да отчет о вашей акции двое суток в топе Яндекса висел, — ответил Алексей. — С фотографиями. А почему, кстати, Златогорье? Тут и гор-то нет.

— Звучит красиво, — гордо пояснил Гоша. — Но здесь мы только тренируемся. А все главное случится на Алтае. Алтай и есть Златогорье, так это слово с тюркского переводится.

— А учиться кто будет? — спросил Алексей.

— Хм, — сказал Гоша и заверил: — Учиться будем. Вы, вот что, маме скажите, что у меня нормально все тут. Тут ребята все нормальные, продвинутые. Все у нас есть, ни в чем не нуждаемся. Осенью вернусь в Москву, жить буду у бабушки. А разговоры эти разводить ни к чему. Вы зачем сюда приехали-то?

— Да я и сам не знаю, — честно признался Алексей. — Скажу тебе только следующее: стремление людей к природе и справедливости мне тоже близко, но я уверен, что осуществить его возможно будет только при условии какого-то чрезвычайно важного знания. И знание это должна дать наука. Так что учись. Рановато тебе в отшельники.

Миссия была окончена, но уезжать не хотелось. Хотелось еще побыть в этом пространстве, посидеть на берегу, посмотреть на реку, понаблюдать, как рыбаки таскают усатых сомов. Если не считать университетских поездок на картошку, Алексею не приходилось бывать в деревне уже лет двадцать. Он с интересом узнавал, как качает насос, ходил смотреть посадки и вообще совал нос в любую мелочь, чем вызывал добродушную усмешку Васи Лапина. С утра Вася собирался косить отаву, и Алексей вызвался ему помочь.

— А ты косил? — с усмешкой спросил Вася.

— Да я способный, — улыбнулся Алексей, — приноровлюсь.

— Ну помоги, — еще раз усмехнулся Вася. — А я пойду косу тебе налажу.

Среди ночи внутреннее беспокойство, сгустившись в почти осязаемый комок, вытолкнуло его из сна. Луна стояла ровно напротив низкого окошка. Он вышел из дома и пошел на зады посмотреть на реку, как будто боялся, что за ночь река утечет, совсем истечет своими струями и на месте ее останется только оставленное водой илистое русло. Кустарник закрывал от него реку, и несколько минут казалось, что его опасения небезосновательны, и эти минуты он провел в некотором волнении. Но еще через несколько шагов в провале черных ракит блеснула морщинистая гладь, и стало ясно, что река ничего не знает о его страхах и по-прежнему струит свои воды — упрямо, невозмутимо и неистощимо.

Свесив ноги в темноту, он сел на обрыве, на том самом месте, где вечером они сидели с Гошей. Едва колеблемая переливающимися складками воды лунная дорожка наискось тянулась от берега к берегу, и по мере того как сама луна поднималась выше и белела, дорожка бесформенно расплывалась, как старящаяся плоть. Давно уже он не ощущал в себе избытка сил, какой знал в молодости; но их было еще ровно столько, сколько требуется для того, чтобы пробежать пять километров, пройти тридцать, прочитать триста страниц, провести бессонную ночь. И вот теперь этот избыток стал наполнять его, словно это река в своей расточительной щедрости дарила его частицами своей проходящей, текучей мощи.

Когда он учился в седьмом классе, в его руки попала книга, еще 56-го года издания, в солидном переплете, с обложки которой из-под насупленных бровей строго смотрел знаменитый пассажир корабля «Биггль», и когда последняя страница ее была перевернута, можно сказать, судьба Алексея решилась бесповоротно, хотя и не без препятствий. В следующем году он перевелся в 57-ю школу, где был биологический класс, и посвятил себя миру живого, став здесь по своему любимому предмету одним из лучших учеников. Но на вступительных экзаменах в МГУ судьба подставила первую подножку. Из трех предложенных тем для сочинения он выбрал «Образы “лишних людей” в произведениях Пушкина и Лермонтова». Ему, в некоторой степени одержимому любимым делом, оказались непонятны, как он выразился, их бессмысленные метания. В пример им он ставил Базарова и тот Антонов огонь, в котором сгорел этот поборник науки, совершенно упустив из виду тяжелую атмосферу николаевской России, которая, согласно тогдашнему канону, и плодила «лишних людей». По какой-то причине подобный излом мысли не удовлетворил проверяющего и вкупе с несколькими досадными ошибками синтаксиса и пунктуации был оценен всего в три балла. Алексей подал на апелляцию, ничего этим не добился, а сделал, как все шептались, только хуже. В результате всего одного балла не хватило ему, чтобы стать студентом биологического факультета, и для всех, кто знал его, да и для него самого это оказалось настоящим потрясением. Предстояла армия, куда он и отправился осенью 87-го года, а вернувшись, устроился лаборантом на кафедру клеточной биологии и иммуннологии, после чего летом следующего года поступил уже беспрепятственно.