Евгений Шишкин - Правда и блаженство

На лице Павла блеснула улыбка, он вспомнил Таньку Вострикову. В Павле даже что-то тяжело и сладко шевельнулось, что-то этакое сильное, глыбистое, плотское, — словно бы он обнял женщину, жарко, властно, даже насильнически… Он положил руку на грудь, нащупал нательный оберег, дареный Константином, сжал его.

Павел лег спать. Ночью он скрежетал во сне зубами и смеялся. Тени в углах чутко слушали этот зубовный тяжкий скрежет и сонный смех. Дрожали.

Где-то в глубинах Вселенной гаснет звезда, а свет от нее еще долго, тысячелетия разливается по космосу. Как ни мала жизнь человеческая, свет от нее струится еще долгие годы по истории мира… Алексей Ворончихин философствовал. Он сидел на высоком плато острова Кунгу.

Полночь полонила южные широты земли. Звезды выпукло вызрели в черном куполе неба над штилевой поверхностью Индийского океана. Тонкий лунный свет стелился по безмятежной воде.

Звезды, простор, тишина и немного старости тянут человека на философское пустомельство, на псевдомудрости, подумал Алексей и рассмеялся. Хочется задавать безответные вопросы, искать объяснения необъяснимому, мучиться смыслом жизни. Искать то, чего и найти-то нельзя! Всё оттого, что отмирают естественные желания тела, души, сознания… Тело уже не стремится ежечасно к любви. Душа уже не жаждет вдохновения. Сознанию тяжело от ненужной информации, познаний и брехни. Мозг извергает мнимые мудрости, которых в сущности нет. Мудрость одна — жить в радость! Под звездным величием неба, посреди Вселенной.

Жизнь — крохотка. И какой в ней прок, ежели она черна и злобна? И не похожа на звезды? Алексей улыбался. Находясь в объятиях черного южного неба, унизанного звездами, то и дело прочерченного синими хвостами комет, он мимолетно вспомнил Саньку Веревкина, по кличке Шпагат. Санька яро, до слез, до крови, мечтал стать астрономом. И ведь стал им! Что же он чувствует, видя такое обилие звезд, заглядываясь каждый день на вечное и при этом помня о собственной мимолетности?

Вот опять звезда упала, Алексей заметил синий шлейф на небосклоне. Вон и еще одна промчалась ярким мгновением. Когда-то сорвется с орбиты и наша Земля…

Алексей Ворончихин приехал на остров Кунгу нынче утром. Его привез сюда с материка на личном катере господин Пас, руководитель здешнего островного муниципалитета. Один Алексей никогда бы и не нашел острова даже по карте. А если бы и нашел, то вряд ли бы смог на него высадиться. Остров почти со всех сторон был окружен неприступными скалами, а пологое песчаное побережье неусыпно охранялось аборигенами, готовыми биться насмерть с любым, кто посмеет ступить на землю острова. Господин Пас, сам выходец одного из племен островных аборигенов, представлял для кунгусов власть. Пусть эта власть была для них «межпланетной», как говорил сам господин Пас, но он имел право ступить на остров.

Кунгу был девственен. Материковая цивилизация кунгусами не то чтобы напрочь отрицалась, а просто-напросто обошла их стороной. Замкнутый мир аборигенов продвигался по пути иной цивилизации и никоим образом не стремился догонять имеющиеся. Некоторые островитяне даже не догадывались, что их остров является частью большого архипелага, и за сотни миль от них также живут человекообразные племена.

Кунгусы — красивый народ. Высокие, подтянутые, атлетически крепкие мужчины и курчавые женщины с кожей креолок. Имелась легенда, что остров с кунгусами когда-то захватили пираты, они собирались «приручить» аборигенов и даже назначили своего вождя. Но кунгусы бледнолицего вождя, который попортил у них немало женщин, в конце концов сожгли на костре. Зато порода островитян обрела некоторую светлость обличия. Считалось, что другого насилия, рабства, принуждения, войн здешние островитяне не знали.

Примитивное земледелие, рыбная ловля и охота на своем острове и на ближних, необитаемых островах, на которых водилось много дичи, птиц, змей, — были основными занятиями кунгусов.

За порядок на острове отвечали вожди, которых избирало племя, состоящее из больших дружных семейств. Вожди при этом должны были больше работать, чем остальные аборигены, выполняя все те же, подчас более тяжелые и небезопасные работы островитян. Привилегий у вождей не имелось. Даже за общей многолюдной вечерней трапезой вожди, хотя и сидели во главе стола, ели последними, после того, как насытятся все сородичи и соплеменники.

Алексея Ворончихина даже в сопровождении руководителя муниципалитета не пустили бы на остров, если б не заветный медальон, который подарил академик Маркелов. Предъявив медальон, Алексей был обласкан вождями племени. Ему было разрешено бессрочно гостить на острове (в роли переводчика выступил господин Пас), но при этом вожди потребовали избавиться от видеокамеры, фотоаппарата, некоторых предметов, вроде флакона с одеколоном, разрешив Алексею оставить часть одежды и одни шлепанцы; все остальное перешло на хранение гоподину Пасу, который обещал через месяц забрать Алексея с острова.

Теперь Алексей постигал естественную жизнь кунгусов. Он ко всему приглядывался, вникал в мотивы поступков. Аборигены мало говорили между собой, чаще использовали жесты и мимику лица — улыбались на разный манер. Алексей кое-что уже смыслил в общении кунгусов, напросился с ними в море на лов рыбы, где был поражен и очарован ловкостью, силой и смекалкой этих по-особому образованных людей.

Еще Алексей стал свидетелем похорон на острове. Умерла женщина. Она, вероятно, не была слишком старой и дряхлой, по крайней мере, так показалось Алексею, она, по-видимому, просто не могла уже исполнять какие-то обязанности и самовольно ушла из жизни. В чем проявлялось это самопожертвование, Алексей не знал, возможно, именно в том, о чем рассказывал академик Маркелов: человек просто отключался от общинных дел островитян и умирал, организм не мог жить, исключенный из деятельности общества. Деятельность — как пища, как вода, как кислород…

Покойную женщину обложили большими листами бананового дерева, уложили в плетеную из тростника маленькую, под рост покойницы лодку и в особом месте побережья толкнули лодку в море. Лодку сразу подхватило незримое течение, и покойница поплыла в открытый океан, в неведомое плавание, в вечность…

На острове Алексею Ворончихину постоянно хотелось думать о вечности. Слишком велик океанский простор, слишком много звезд в ночном небе!

Здесь, на плато, Алексей очутился не только по философской прихоти, чтобы вкусить мир естества и чистоты, вздохнуть заповедным воздухом и насладиться свободою духа, но и по желанию видеть игру фосфорических ночных рыб, про которых ему рассказал господин Пас. Для аборигенов светящиеся в океане рыбы считались дурным знаком. На острове при виде пляски фосфорических рыб поднимался переполох. Но Алексей не подозревал ни в чем опасности. И теперь, утопая взглядом в мириадах звезд, он тем временем следил за темным, притворившимся мертвым океаном.