Александр Сидоренко - Ели воду из-под крана

У шефа с незапамятных времён был водитель Афанасий. Не исключено, что он его ещё в райкоме комсомола возил, но уточнить этот факт не представлялось возможным. Хороший спокойный мужик, который ездил прямо, как линкор. У всех замов были настоящие боевые урукхаи, прошедшие кто горячие точки, кто с пяток курсов экстремальной езды вкупе с паранормальной стрельбой. Шефу много раз предлагали такого рода волков, но он лишь отшучивался и выезжал из дому пораньше, чтобы быть на работе вовремя.

День рождения у Афанасия был первого января, такое не забудешь. Иван Фёдорович чувствовал свою вину за то, что сам родился в юном месяце апреле, а человеку так не повезло, и он старался на Новый год подарить Афанасию что-нибудь особенное. В последний раз лично изготовил ему при помощи программы «Саундфорж» набор персональных рингтонов из фильма «Афоня». Водила от счастья чуть слезу не пустил и всем сбрасывал сигналы, чтобы ставили на его вызов. Не исключено, что именно этот подарок заставил его написать записку и подбросить её под дверь кабинета Коваленко. «Шефа взорвали беги». Три слова, шестнадцать букв и никаких знаков препинания. Равно как и надежд.

На вокзале не состоявшегося кругосветного путешественника ждал очередной щит со схемой направлений. Тут пришлось подумать дольше, но разумный результат всё равно был обеспечен. Орел-Курск-Белгород и переход границы пешком, а дальше должен был быть следующий щит.

Иван Фёдорович редко вспоминал детство, а его статус вообще не предполагал наличие каких-либо комплексов, но одно дело предположения, а реальность — совсем другое. Шансов было мало: могут убить, могут засадить надолго и пришить по-тихому в зоне, в любом случае его должны были плотно допросить и выбить те счета и оффшорные цепочки, которые, по мнению Конторы, могли быть ей неизвестны. Первым делом закроют границу, поищут в Подмосковье, потом в Испании, и, параллельно или последовательно, прочешут родину. Но день-два должен был остаться.

Но перед этим он бы хотел встретиться с Шилом, чья фамилия была Шиляев, и Чалым, чья фамилия вполне могла бы быть Чалый.

Когда-то давно, в библиотеке пионерлагеря, в сборнике рассказов о латиноамериканских революциях Ваня напоролся на чудный колониальный сюжет: злого капиталиста-плантатора убивает юный внук когда-то загубленного им конкурента. Там былхитрыйход — чтобы внедрить парня в обслугу, жена погубленного, которую, естественно, звали Розой, заимела ребёнка от чернокожего. Вырастила мулата, который всю свою жизнь посвятил мести — в свою очередь скрестился с негритянкой и заимел собственного сына, практически чёрного. Сей храбрый отрок стал прислуживать на конюшне и убил злобного старикашку на прогулке, произнеся гневную обвинительную речь, после которой последовал выстрел.

На Ванечку, который тогда уже несколько месяцев пребывал в шкуре профессиональной жертвы по кличке Пипетка, тот рассказ произвёл неизгладимое впечатление. Засыпая в шумной спальне под многосерийные рассказы соседей о Чёрной руке и крики «Отдай моё сердце!», он смаковал свою месть. С годами боль и сопутствующая ей сладость поутихли, но в этот в пиковый момент Иван Фёдорович неожиданно ощутил только одно живое сильное желание — вернуться и отомстить, а там будет видно.

Штирлицу было легче, в самом крайнем случае он мог достать табельный пистолет «Вальтер», застрелить Бормана и считать свою миссию выполненной. Ване было гораздо тяжелее... В конце восьмого класса существовала надежда на то, что Шило с Чалым отцепятся во взрослую жизнь — ПТУ или технарь. В девятый класс они, конечно, не остались, но в школу всё равно заходили регулярно, висели на спортплощадке, и в любой момент можно было ждать повелительного крика: «Пипета-блядь, стоять!» Младшие блатняжки, наследники хулиганской славы, тоже не упускали случая зацепить терпилу из девятого-А. Не жизнь, а натуральный ад. Дошло до того, что новый военрук решил, что Ванина фамилия не Коваленко, а Пипеткин...

По вечерам, выгуливая толстую Умку, которая так до конца и не очухалась от своих детских болячек, Ваня мечтал о том, что придёт час, и он наберёт авторитет. Самый простой путь лежал через спорт: пару лет постучать по «груше», отоварить кого-нибудь попроще на людях и приподняться по уличной шкале. Но Ваня чувствовал, что это не для него, он уверенно шел на золотую медаль и дальше должен был работать головой.

В журнале «Наука и жизнь» он вычитал о Кремниевой долине (примечание переводчика: у нас называемой Силиконовой), в которую собирали самых талантливых ученых со всего мира. Вот бы ему туда попасть... Однако чаще всего в своих мечтах отличник становился гениальным водителем и возил кого-нибудь из королей района — Секу или Француза, или же благодаря математическим способностям превращался в местного кон-сильери Тома Хагена из «Крёстного отца», опять-таки при участии кого-нибудь из крутых.

Следующий год был выпускным, Ваня пошёл на подкурсы в университет, на экономфак. В группе на подкурсах было одно неприятное мажорище (примечание переводчика: мажор, сладкий — ребенок богатых родителей) поганое, некий Стёпа, сын экспедитора с плодово-овощной базы. Уже в сентябре он носил куртку «ройс», а при первых признаках заморозков натянул длинную, до колена, дублёнку и норковую шапку.

Ваня решил навести на него, чтобы пацаны сняли с него кишки (примечание переводчика: одежду).

На перемене он вышел за угол школы, где курили самые блатные и, сплюнув для протокола, с независимым видом завёл разговор о Стёпе. Он так вошёл в роль, что приписал потенциальному потерпевшему все грехи мира и, увлекшись, не заметил Чалого, который катался на ангажированном у кого-то из малолеток велосипеде «Орлёнок». Резко затормозив, Чалый причалил и подключился к разговору, который к тому моменту уже приобрёл конкретный оттенок.

— Где живёт? Кто родители? Так он сладкий? Он лох, его мама одевает?

Тема мамы смутила Пипету, как бывалого уголовника в блатной песне. Во-первых, его самого одевала мама на свой вкус, а во-вторых, что скажет она, если узнает о том, что сынок Ванечка наводит преступников? Ситуацию спас школьный звонок, который сработал как нельзя вовремя. Ваня ушёл в школу, а тема замялась сама собой.

Тогда центром Вселенной являлся базар, все что-то перепродавали, реализовывали и предлагали. Коваль остро ощущал необходимость хотя бы в чём-то быть похожим на сильных района сего и взял у Макара Бабича рулон модных финских обоев, якобы для того, чтобы предложить знакомым барыгам. Дело было в ноябре, и, по дороге домой, напротив гастронома, его выловил Шило с парой незнакомых корешей. Они вываляли Ваню в грязи, и обои вместе со сменкой и подаренным мамой на прошлый день рожденья дипломатом (примечание переводчика: сменная обувь и портфель «дипломат»). Чтобы вернуть Макару деньги за рулон, пришлось продать полное собрание сочинений Джека Лондона...