Уорис Дири - Цветок пустыни

— Не бойся, ты только скажи ему.

Стоя в холле, я прислушивалась к голосу сестры и ожидала подходящего момента, чтобы войти.

— Отец, — сказала Басма. — Там к тебе пришел какой-то мужчина.

— Ко мне? В такой поздний час? — В голосе дяди не слышно было особой радости. — Кого там еще принесло? Что ему нужно? Ты его раньше когда-нибудь видела?

— Я… э-э-э… не знаю, — замялась Басма. — Кажется, да. Наверное, ты его знаешь.

— Ну ладно, скажи ему…

— А может быть, ты сам посмотришь? — быстро проговорила Басма. — Он там, прямо у дверей.

— Хорошо, — устало согласился дядя.

Теперь пора. Я надвинула шляпу на самые глаза, так что почти ничего не видела, сунула руки в карманы пиджака и, покачиваясь, вошла в комнату.

— Здорово! Вы что, меня не помните? — произнесла я баритоном.

Дядюшка выпучил глаза и наклонился, пытаясь заглянуть под шляпу. Когда же он понял, кто перед ним, то громко расхохотался. Тетя и все остальные покатывались со смеху.

Дядя Мохаммед погрозил мне пальцем:

— А что, разве я давал тебе разрешение…

— Надо же было попробовать, дядюшка. Разве тебе не смешно?

— О Аллах!

Я еще несколько раз повторяла эту шутку, всякий раз выжидая достаточно долго, чтобы застать дядю врасплох. После этого он всегда просил:

— Довольно, Уорис. Не надо больше надевать мои вещи, ладно? Оставь их в покое.

Я понимала, что он говорит совершенно серьезно, но ведь все равно его это забавляло. Потом я слышала, как он со смехом рассказывает своим друзьям:

— Эта девочка идет в мою комнату и надевает какой-нибудь из костюмов. Потом появляется Басма и говорит: «Папочка, к тебе кто-то пришел». И вот тогда она входит, с ног до головы одетая в мои вещи. Вы бы только посмотрели на это…

Тетушка как-то рассказала, что ее подруги считают, что мне следовало бы стать фотомоделью. Но тетя им отвечала:

— Ну-у-у… Мы даже не знаем толком, что это такое. Мы ведь из Сомали, к тому же мусульмане, сами понимаете.

Тем не менее тетя никогда не осуждала Иман, дочь своей старой подруги, за то, что та избрала карьеру фотомодели. Тетя много лет дружила с матерью Иман, и всякий раз, когда Иман или ее мать бывали в Лондоне, настаивала, чтобы те останавливались у нас в доме. Прислушиваясь к разговорам об Иман, я впервые узнала о том, что такое фотомодель. Из журналов, которые были у двоюродной сестры, я вырезала множество фотографий Иман и прикрепила их на стену в своей комнатке. Если она сомалийка, рассуждала я, и может этим заниматься, так почему же я не могу?

Когда Иман гостила у нас в доме, я всегда пыталась найти возможность поговорить с ней. Мне было интересно, как она стала моделью. Но всякий раз, бывая в гостях, она проводила время в разговорах со старшими. Мне было ясно, что дяде с тетей не понравится, если я вмешаюсь в их разговор ради такой ерунды — поинтересоваться, как мне самой стать моделью. В конце концов как-то вечером я воспользовалась подходящим моментом. Иман читала в своей комнате, и я постучала в дверь.

— Принести тебе что-нибудь перед сном?

— Да, пожалуйста, чашечку чаю с травами.

Я спустилась в кухню и принесла ей чай на подносе.

Поставив его на столик у кровати, я приступила к делу.

— Ты знаешь, у меня в комнате столько твоих фотографий! — Прислушиваясь, как тикают часы на столике, я чувствовала себя круглой дурой. — Мне, честно говоря, тоже очень хочется стать моделью. Как ты думаешь, это трудно? Как у тебя это получилось? С чего ты начинала?

Даже не знаю, чего я ожидала, — может, того, что она взмахнет волшебной палочкой и превратит меня в Золушку. Желание стать моделью было смутным. Все это казалось таким далеким, что я не задумывалась над этим слишком много. После того вечера я продолжала заниматься домашней работой, как обычно, думая в первую очередь о насущных проблемах: приготовить и подать завтрак, второй завтрак, помыть посуду, подмести.

К тому времени мне было шестнадцать лет, и я жила в Лондоне два года. Я настолько прижилась там, что уже знала, как западный мир называет этот отрезок времени: «тысяча девятьсот восемьдесят третий год».

Летом того года в Германии умерла сестра дяди Мохаммеда, оставив маленькую дочь. Юная Софи стала жить у нас, и дядя записал ее в школу при церкви Всех Душ [6] Англиканская евангелическая церковь в центре Лондона, на углу Риджент-стрит и Лангэм-плейс. Построена в 1824 г. . Теперь мне по утрам, помимо всего прочего, надо было отводить Софи в школу в нескольких кварталах от дома.

В одно такое утро, когда Софи только начала учиться, мы с ней шли к старому кирпичному зданию, и я заметила, что ко мне присматривается какой-то незнакомец. Это был белый мужчина лет сорока, с заплетенными в хвостик волосами. Он не пытался скрыть тот факт, что разглядывает меня, и делал это довольно нахально. Когда я рассталась с Софи у дверей школы, этот человек подошел ко мне и заговорил. Но я ведь так и не научилась говорить по-английски, поэтому ничего не поняла. Я была напугана и, опустив глаза, бегом пустилась домой. Так и повелось: я отводила Софи в школу, белый человек поджидал меня, пытался со мной заговорить, а я убегала.

Днем, когда я забирала Софи из школы, она частенько что-то говорила о новой подруге, девочке из своего класса.

— Ага, угу… — рассеянно отвечала я, мне это было совсем не интересно.

Как-то раз я немного припозднилась, и Софи ждала меня у школы, играя с какой-то девочкой.

— А, Уорис! Вот это моя подруга, — с гордостью сообщила Софи.

Рядом с девочками стоял тот извращенец с хвостиком — тип, что почти уже год доставал меня.

— Да-да, пойдем, — ответила я, нервничая и не спуская глаз с мужчины.

Он, однако, наклонился к Софи и что-то сказал ей — она понимала по-английски, по-немецки и по-сомалийски.

— Пойдем же, Софи! Отойди от этого человека, — строго сказала я и потянула ее за руку.

Софи повернулась ко мне и, сияя, сказала:

— Он спрашивает, говоришь ли ты по-английски.

Софи отрицательно покачала головой, глядя на собеседника. Он сказал еще что-то, и она перевела:

— Он хочет тебя спросить кое о чем.

— Скажи, что я не собираюсь с ним разговаривать! — высокомерно заявила я, демонстративно глядя в сторону. — Пусть идет своей дорогой. Пусть идет… — Эту фразу я не закончила: все-таки рядом была его дочь, а Софи сразу же все переведет. — Ладно, пойдем!

Я крепко схватила Софи за руку и потянула за собой.

Однажды утром, вскоре после этой встречи, я отвела, как обычно, Софи в школу, возвратилась в дом и взялась за уборку на верхнем этаже, когда раздался звонок в дверь. Я бросилась по лестнице вниз, но тетя Маруим, опередив меня, отворила сама. Я смотрела с лестничной площадки и не могла поверить глазам: у дверей стоял господин Хвостик! Он, должно быть, выследил меня. Мне сразу же подумалось, что он хочет наплести тетушке каких-нибудь небылиц: что я что-нибудь натворила, заигрывала с ним, спала с ним. А может, он скажет, что я пыталась что-нибудь у него украсть.