Скарлетт Томас - Наша трагическая вселенная

— Нет. Ну то есть в каком-то смысле остались. Не знаю, может, они еще вернутся.

— А как Греция?

Я нахмурилась.

— Я не поехала. Было слишком много работы.

— Понятно. Очень жаль.

— Ладно, ничего. А как ты? Как твоя глава?

— Ну, приходится все время читать что-нибудь новое. Вот только что прочел поэму о гибели «Титаника» на сто страниц, Ханса Магнуса Энценсбергера. [6] Ханс Магнум Энценсбергер (р. 1929) — немецкий писатель, поэт, философ и общественный деятель.

— Хорошую?

— Я дам тебе почитать. Там не только о гибели «Титаника», о разных вещах. Например, есть отрывок о членах религиозного культа, которые сидят на холме и ждут конца света, который должен настать после полудня. А когда конец света так и не наступает, все они вынуждены пойти в магазин и купить себе новые зубные щетки.

Я засмеялась, но почувствовала себя виноватой: Роуэн уже давал мне одну книгу, а я так ее и не прочла, хотя честно собиралась это сделать. Это был роман Агаты Кристи «Загадка Ситтафорда», и я понятия не имела, с чего вдруг Роуэну пришло в голову дать его мне. Он принимал участие в подготовке одного мероприятия в доме Агаты Кристи на реке Дарт, только поэтому и стал читать ее книги. Но вряд ли там нашлось бы что-нибудь интересное для меня. Беллетристикой меня уже давно трудно было удивить.

— Похоже, это классная поэма, — сказала я. — Немного похоже на книгу, которую я сейчас рецензирую. Если не считать того, что книга, которую я рецензирую, совсем не классная.

— Что за книга?

— Ну, там о том, что конца света не будет и что всем нам предстоит жить вечно. Мне совсем не нравится, не знаю даже почему.

— Я не хочу жить вечно, — он едва заметно мотнул головой.

— Понятное дело. Я тоже.

— Какой смысл в вечной жизни? Жизнь и без того паршивая.

— Вот именно.

— У тебя все в порядке? — снова спросил он.

— Да. Кажется, ты сказал, что занялся йогой, или я это выдумала?

— Нет, ты не выдумала. Я действительно занялся йогой.

— Зачем?

Он пожал плечами.

— Колени болят. Старею. Вообще мы недавно вернулись из Индии — это было что-то вроде йога-отпуска. Пропустили Рождество, я доволен. А еще видели зимородков.

Я отвела глаза, и Роуэн снова погладил Бешу по голове. Я знала, что означает это небрежно брошенное «мы». Он и Лиз. У пар, долго живущих вместе, часто появляется такая привычка, я давно заметила — говоря о себе, они все время употребляют местоимение «мы». Каждый раз, когда я звоню маме и спрашиваю, как дела, она отвечает: «Спасибо, у нас все в порядке». Я никогда не говорила так о нас с Кристофером. Может, это приходит со временем. Правда, не очень-то понятно, в каких ситуациях мне использовать это самое «мы» — мы редко делали что-нибудь вместе. И между нами всегда что-нибудь да было не так. А после того как я поцеловалась с Роуэном, все стало еще хуже, потому что мне было ясно: раз я смогла поцеловать кого-то другого, Кристофера я теперь уже не смогу поцеловать никогда. С тех пор прошло пять месяцев, а он, кажется, так ничего и не заметил.

— Как Лиз? — решилась спросить я. — Все работает над книгой?

Два раза в год я вела семинары для авторов-призраков из «Орб букс» в занюханном отеле в Торки. Предполагалось, что на этих занятиях уже и без того талантливые писатели будут учиться тонкостям построения сюжета и структуры романа и главное — «методу „Орб букс“». Издательство не возражало против того, чтобы я за отдельную плату приглашала и каких-нибудь посторонних людей, поэтому каждый раз, когда назначалась дата семинара, я развешивала плакаты в книжной лавке у пристани, и обычно находилось двое-трое желающих. В прошлом году на семинар поехала и Лиз. Она хотела посвятить часть пенсионного времени тому, чтобы составить художественное описание жизни своих родителей в годы войны. Но, насколько мне было известно, на пенсию она так и не вышла: по-прежнему два раза в неделю отправлялась на поезде в Лондон, а в остальные дни работала дома.

— Вряд ли, — пожал плечами Роуэн.

— Понятно.

Он нагнулся и стал играть с ухом Беши — сначала распрямлял его, чтобы ухо стояло торчком, а потом толкал обратно.

— Хорошая у тебя собака, — сказал он.

— Я знаю. Спасибо. И очень терпеливо сносит твои издевательства над ее ушами.

— По-моему, ей нравится.

— Может быть.

— Я хотел тебе сказать… Я тут изучал разные культурные предсказания, связанные с предстоявшей гибелью «Титаника»…

Роуэн запнулся.

— И… И подумал о тебе.

Он посмотрел себе под ноги, потом — на ухо Беши и лишь затем — снова на меня.

— В смысле подумал, что тебе это будет интересно. И решил, что, может, стоит с тобой связаться.

— Связывайся со мной в любое время. — Я покраснела. — Напиши мне письмо по электронной почте. А что такое культурные предсказания?

— Это когда о трагедии пишут до того, как она произошла. Или рисуют о ней картины. Многие это сделали.

— Правда?

— Да.

— То есть тут речь о чем-то паранормальном? — Я непроизвольно сморщила нос.

— Нет, только о культурном. Эти предсказания были культурными, а не сверхъестественными.

— Как это?

— Ну это как… Ты слышала о «коттинглийских феях»?

Я помотала головой.

— Нет.

— Напомни мне, чтобы я как-нибудь тебе о них рассказал. Довольно интересный пример того, как люди решают верить во что-либо лишь потому, что им хочется в это верить. Пожалуй, всем сверхъестественным явлениям можно найти культурные объяснения, если хорошенько постараться.

— Что же, на «Титанике» они тоже были?

— Кто?

— Эти феи.

— Нет. Они были в том городе, где я родился.

— Я думала, ты родился где-то в Тихом океане.

— После Сан-Кристобаля я жил в Коттингли и только потом перебрался в Кембридж. Моя мать была родом из Коттингли, хотя к тому времени, как я уехал из Сан-Кристобаля, она уже умерла. Впрочем, феи все равно были задолго до этого. — Он нахмурился. — Когда-нибудь я расскажу тебе всю эту историю целиком, она слишком запутанная, сейчас не стоит и начинать. Я думал, может, ты о них слышала. Не знаю, зачем я вообще про это заговорил.

— Да ладно. А я знаю хороший анекдот об овцах и о том, как люди решают, во что им верить, — если хочешь, расскажу.

В сумерках я смогла разобрать улыбку у него на лице.

— Что же это за анекдот?

— В общем, биолог, математик, физик и философ едут в поезде по Шотландии. Из окна они видят черную овцу. Биолог говорит: «Все овцы в Шотландии черные!» Физик возражает: «Нельзя же так обобщать. Но мы можем с точностью утверждать, что как минимум одна овца в Шотландии — черная». Математик гладит себя по бороде и замечает: «В действительности мы знаем наверняка лишь то, что один бок у одной овцы в Шотландии — черный». А философ долго-долго смотрит в окно, размышляя обо всем об этом, и наконец заявляет: «Я не верю в овец». Мой отец любил рассказывать этот анекдот — ему казалось, что там говорится о ненадежности философии, а я всегда слушала его и думала, что анекдот-то как раз о ненадежности точных наук. Мой папа — физик.