Роберт Кормье - Шоколадная война

Наутро после второго анонимного звонка Джерри открыл свой шкафчик и оторопел. Его плакатик был вымазан не то чернилами, не то синей краской. Надпись на нем почти исчезла. «Осмелюсь ли я потревожить вселенную?» превратилось в абсурдный набор не связанных между собой букв. Это был такой детский, бессмысленный вандализм, что Джерри не столько рассердился, сколько изумился. Кто способен на такую идиотскую выходку? Опустив глаза, он увидел, что его новые спортивные тапочки изрезаны в лапшу. Вчера он забыл унести их с собой, и это оказалось ошибкой.

Одно дело было погубить плакат — за этим стояла грубая, скотская агрессивность, а без скотов не обходилась ни одна школа, даже Тринити. Но уничтожение тапочек явно не было простым хулиганством — в нем читалось намеренное, серьезное предупреждение.

Телефонные звонки.

Нападение на футбольном поле.

А теперь — это.

Он быстро закрыл шкафчик, чтобы никто не увидел, что там творится. И непонятно отчего почувствовал стыд.

Ему снился пожар, огонь лизал неизвестные стены, и завыла сирена, а потом это оказалась не сирена, а телефон. Джерри соскочил с постели. В коридоре отец уже бросил трубку на рычаг:

— Ерунда какая-то.

Напольные часы пробили два.

Джерри не пришлось стряхивать с себя сон. Он очнулся разом и окончательно. По спине у него побежали мурашки, пол холодил ноги.

— Кто это? — спросил он. Хотя и знал, конечно.

— Да никто, — сердито ответил отец. — То же самое было и вчера, примерно в это же время. Только ты не проснулся. Какой-то слабоумный на том конце линии, хихикает, будто это самая смешная шутка на свете. — Он протянул руку и взъерошил Джерри волосы. — Иди спать, Джерри. В мире полно психов, которые делают что хотят.

Прежде чем Джерри погрузился в странный сон без сновидений, прошел не один час.

— Рено, — сказал брат Эндрю.

Джерри поднял глаза. Он был увлечен новым заданием по живописи: копировал двухэтажный дом с целью изучения перспективы. Простое упражнение, но ему нравились упорядоченные линии, аккуратность, чистая красота плоскостей и углов.

— Да, сэр?

— Ваша акварель. Ландшафт.

— Простите? — Озадаченно. Акварель, о которой шла речь, большое и важное задание, отняла у Джерри битую неделю напряженного труда, поскольку он не был силен в свободном творчестве. Ему легче давались работы с геометрическим и формальным уклоном, где композиция была определена заранее. Но от акварели наполовину зависела его оценка за целое полугодие.

— Сегодня последний день сдачи, — сказал учитель. — А вашей работы я что-то не вижу.

— Вчера я положил ее вам на стол, — ответил Джерри.

— Вчера? — спросил брат Эндрю таким тоном, будто никогда в жизни не слыхал этого слова. Дотошный и пунктуальный, обычно он преподавал математику, но сейчас подменял постоянного учителя по искусству.

— Да, сэр, — решительно подтвердил Джерри.

Подняв брови, брат Эндрю начал просматривать стопку работ на своем столе.

Джерри тихо и обреченно вздохнул. Он знал, что учитель не найдет его акварели. Ему хотелось повернуться, обвести взглядом все лица в классе, найти то единственное, на котором написано злорадное удовлетворение. Да ты превращаешься в параноика, одернул он сам себя. Кому надо забираться сюда тайком и похищать твою акварель? Кто мог так внимательно следить за тобой, что заметил, как ты сдал ее именно вчера?

Брат Эндрю оторвался от стопки.

— Извините за банальность, Рено, но мы с вами стоим перед дилеммой. Вашего ландшафта здесь нет. Стало быть, либо я его потерял, а у меня нет обыкновения терять ландшафты… — он помедлил, словно всерьез рассчитывал услышать смех, и этот невероятный смех действительно прозвучал, — либо вас подвела память.

— Я сдал его, сэр. — Твердо. Без паники.

Учитель посмотрел Джерри прямо в глаза, и Джерри увидел в его глазах честное сомнение.

— Что ж, Рено, может быть, у меня все-таки появилось обыкновение терять ландшафты, — сказал он, и Джерри почувствовал прилив симпатии к этому добросовестному зануде. — В любом случае я еще проверю. Возможно, я оставил его в учительской.

По какой-то причине эти слова тоже вызвали смех, к которому присоединился и сам брат Эндрю. Урок уже кончался, к тому же он был последним, и у всех было желание наконец расслабиться, сбросить напряжение, не цепляться к мелочам. Джерри хотел обернуться, увидеть, в чьих глазах вспыхнуло торжество, вызванное исчезновением его акварели.

— Однако, Рено, как бы я вам ни сочувствовал, если ваш ландшафт не отыщется, я буду вынужден поставить вам в этом полугодии «неудовлетворительно».

Джерри открыл шкафчик.

Там ничего не изменилось. Он не стал снимать плакатик и выбрасывать тапочки, оставив их внутри как символы. Символы чего? Он и сам не знал. Задумчиво глядя на плакат, он размышлял над изуродованными словами: Осмелюсь ли я потревожить вселенную?

Его окружала обычная коридорная сутолока: хлопали дверцы шкафчиков, раздавались дикие вопли, свист и топот тех, кто торопился на занятия секций, боксерской и футбольной, или в дискуссионный клуб.

Осмелюсь ли я потревожить вселенную?

Да, наверное. Мне так кажется.

Джерри внезапно понял смысл плаката — этого одинокого человека на берегу, гордого и бесстрашного в своем одиночестве, замершего в миг, когда он дает о себе знать целому миру, целой вселенной.

Потрясающе!

Брайан Кокран складывал числа снова и снова, играя с ними, развлекаясь, точно он был жонглером, а они — чудесными игрушками, от которых нет сил оторваться. Ему не терпелось доложить о результатах брату Леону.

За последние несколько дней темпы продажи подскочили до небес. Именно так — до небес. Брайан даже чувствовал себя слегка хмельным от этих чисел — голова у него была легкой и немного кружилась.

Что же произошло? А шут его разберет. У этого крутого разворота, удивительного скачка, нежданного взлета эффективности торговли не было единственной причины. Однако свидетельства этой перемены не только лежали перед ним в виде цифр, но и наблюдались повсюду в самой школе. Брайан видел, как народ внезапно бросился торговать и как конфеты стали модой, повальным увлечением; так же было, когда в его другой школе, в начальных классах, все вдруг будто помешались на хулахупах, а еще через пару лет — на демонстрациях. Судя по слухам, Стражи развернули в защиту этого мероприятия особую кампанию. И это было вполне вероятно, хоть Брайан и не наводил дополнительных справок — он вообще старался держаться от Стражей подальше. И тем не менее он иногда замечал, как самые известные члены этой зловещей организации останавливают ребят в коридорах, проверяют, сколько они продали, и что-то угрожающе шепчут тем, кто не мог похвастаться серьезными результатами. Каждый день после уроков из школы выходили целые бригады, груженные коробками. Они заталкивали их в автомобили и разъезжались. Брайан слышал, что эти бригады буквально наводняют разные районы города, звонят и стучат во все двери подряд — массированный натиск, словно их всех наняли продавать дорогие энциклопедии за хороший процент с реализации. С ума сойти! Еще Брайан слышал, что четверым из этих энтузиастов удалось прорваться на одну из местных фабрик и загнать там за пару часов добрых три сотни коробок. Из-за всей этой лихорадочной активности Брайану вздохнуть было некогда: он собирал данные, а потом бежал вывешивать их на больших досках в актовом зале. Теперь здесь всегда было полно любопытных. «Эй, гляньте-ка! — завопил кто-то, увидев очередные списки. — Джимми Димере продал свои пятьдесят коробок!»