Анне Рагде - Раки-отшельники

— Очевидно, потому что не все ходят на курсы? — предположил мужчина в исландском свитере и подмигнул Турюнн.

— Именно! — сказала она и улыбнулась в ответ. — А теперь я разъясню упражнение с едой и упражнение с игрой. Все это вам надо повторять целую неделю до следующей нашей с вами встречи. Тогда у вас уже появится личный опыт, и с ним-то мы и будем работать, анализировать и основательно разбирать. Если хотите привести с собой других членов семьи — пожалуйста. Упражнение с едой очень легко разъясняется, но с большим трудом выполняется. Касается оно следующего: когда вы ставите на пол миску с вкусной едой для собаки, щенок должен держаться на расстоянии. Он может сидеть или лежать, и не должен есть, пока вы не скажете «пожалуйста». Сначала вам придется держать его рукой, до самого волшебного слова. В первый день вы ждете десять секунд, на следующий день — тридцать, потом меняете время ожидания. Щенок поймет, что начальник здесь — вы. И вам не придется рычать или огрызаться на него.

— Надо же! — сказал мужчина в свитере. — Логика железная.

Она улыбнулась. В самом деле, какой привлекательный мужчина. Жалко, что с кольцом.

— Да, железная. Когда упражнение будет усвоено, пусть и другие члены семьи выставляют щенку еду. Если собака плюет на пятилетнего ребенка и сразу мчится к миске, взрослый должен вмешаться и помочь. Щенок должен слушаться и пятилетку, — сказала она и посмотрела на хозяйку Неро.

— Упражнение с игрой такое же простое и такое же важное. Вы падаете на пол и играете со щенком. Играйте как следует! Пусть он вас грызет, погрызите его в ответ, если не боитесь набрать полный рот шерсти. И вдруг вы встаете, идете на кухню приготовить себе кофе и полностью игнорируете собаку. Никаких поглаживаний, никаких взглядов. Сначала он будет скулить, выть и хватать вас за штаны, но вы его игнорируйте. Это также на уровне глубоких инстинктов определяет для щенка хозяина.

После множества вопросов и разговоров с каждым из владельцев она помахала отъезжающим машинам и поднялась в основное помещение клиники. Вечерний час пик с приемом без записи уже подходил к концу, они работали в этом режиме с шести до восьми вечера. Но в приемной все еще сидели четверо. Двое с кошками в клетках, одна невероятная дворняга, возбужденно принюхивавшаяся к кошкам, и девушка с бишон фризе, у которого, очевидно, были вши или ушные клещи. Он сидел и непрерывно чесался за ушами.

В комнате для отдыха было пусто, все три кабинета заняты. Когда Сигурд, один из трех ветеринаров, вышел из кабинета, ведя ковыляющую собаку с белоснежной повязкой на передней лапе, Турюнн зашла в кабинет навести порядок перед следующим пациентом. Вообще-то она была освобождена от работы ассистентом в дни, когда проводила курсы, но, как совладелец клиники, чувствовала свою ответственность и делала, что могла. Она быстро продезинфицировала стол, убрала кровавые импровизированные повязки, с которыми, очевидно, привели собаку, забрала инструменты на дезинфекцию. Когда из второго кабинета вышла Аня с уснувшей под наркозом кошкой, она зашла туда и повторила процедуру. На столе лежала огромная окровавленная заноза, которую, видимо, вынули откуда-то из кошки. Турюнн скривила рот.

Она устала, работала целый день, а в голове роились мысли, которые работа не подпускала близко. Теперь же они начали просачиваться на поверхность. Она опасалась включать мобильный. Зашла в комнату для отдыха и поставила свежий кофе, зажгла свечки на столе и добавила уцененных вдвое пряников в корзинку, оставшуюся после Рождества. Потом включила-таки мобильный и стала ждать.

Два сообщения от матери: смс и голосовое. В смске говорилось: пусть не думает возвращаться, когда ему надоест. Турюнн позвонила прослушать голосовое сообщение. В трубке раздавался плач и ругательства, но Турюнн не обязана приезжать с утешениями, она все равно его переупрямит. Раз мать начала говорить на своем северном диалекте, Турюнн немного успокоилась. Значит, она больше злится, чем расстраивается.

На Рождество мать вместе с Гюннаром отправились на Барбадос, и там Гюннар встретил другую. Они были женаты тридцать три года, с тех пор, как Турюнн исполнилось четыре, и вот, мать оказалась брошенной в возрасте пятидесяти пяти. Поразительно, но новая пассия отчима была вовсе не юной кокеткой. Взрослая дама сорока двух лет. «Значит, Гюннар не пал жертвой стереотипов», — подумала Турюнн, когда мать и Гюннар, вернувшись домой, выложили ей всю историю в первый день нового года. Он признался, собрал чистую одежду в один чемодан и отчалил. Но факт, что новая женщина не была юной вертихвосткой, ухудшал мамино положение. Возрастала опасность, что все всерьез.

Одно дело — наблюдать, как муж, с которым прожито тридцать три года, уходит восвояси, но у матери начиналась истерика, как только она представляла себе, что, пока она нежилась на пляже в Барбадосе, он изменял за ее спиной. Времени на это у него было предостаточно. От солнца у него на коже возникало раздражение, и в дневное время он придумывал себе разные занятия. На курорты он ездил всегда только ради Сисси. Он ей рассказывал о своих впечатлениях — автобусных экскурсиях и музеях, и все это — ложь, как сказала мать. Гюннар, в свою очередь, уверял Турюнн, что встретил другую только за пять дней до отъезда. Турюнн и Гюннар увиделись в кафе, неприятный разговор, фальшивый, она сразу сказала, что не будет посредником в их с матерью отношениях. Однако Гюннар хотел только объяснить ей ситуацию, как он сказал, чтобы она не думала о нем плохо, это была любовь с первого взгляда. С ним никогда раньше такого не случалось, даже с Сисси, она должна поверить. Ему было уже слишком много лет, чтобы упускать такой шанс. «Тебе столько же лет, сколько Сисси, — вмешалась Турюнн, — пятьдесят пять — это еще не старость». «Я хочу детей, — ответил он, — и Мария тоже».

У нее есть двое взрослых детей от первого брака, но она хочет малыша. Турюнн поразилась, сколько всего Гюннар и эта дама успели обсудить за такое короткое время. И сказала об этом Гюннару, на что он ответил, что еще не очевидно, что они останутся вместе, но он должен попробовать. А начинать отношения с обмана он не хочет, поэтому пришлось уйти от Сисси. «После тридцати трех лет семейной жизни, — заметила Турюнн, — ты можешь оказаться совсем один, через несколько месяцев, когда влюбленность пройдет». Но он твердил, что должен воспользоваться шансом, а Сисси не будет ущемлена финансово, может, даже наоборот, процветет, найдет нового мужчину, снова переживет влюбленность. Турюнн больше ничего не говорила, она поняла, что слова будут напрасны. В нем был только эгоизм, ограниченный эгоизм влюбленного. По собственному опыту она знала, что влюбленность — это своего рода психоз, при котором ничего больше не существует. Она спросила, не делился ли Гюннар своими планами насчет детей с Сисси. Нет, не делился. «И не надо, — ответила она. — Это ее сломает».