Анне Рагде - Раки-отшельники

Эрленд засмеялся:

— Вечно тебе приходит в голову какая-нибудь пакость! Неужели ты думаешь, у них есть силы пробовать шоколад когда они сутки напролет его делают! Сомневаюсь.

— Сыр был бы сегодня спасением. Немного «Самсо» немного «Данбу»…

— Ох уж этот твой «Данбу». Он воняет, как мои носки, когда я был подростком.

— И прекрасно!

— Крюмме! У нас будет сыр. Но в дополнение!

Крюмме вздохнул:

— Я чудовищно устал, тяжелая была поездка. Масса впечатлений. Но я рад, что поехал. Теперь я знаю, кто ты и откуда.

Они посмотрели друг на друга. Эрленд кивнул, теперь Крюмме знает, кто он. Думает, что знает. Но если Эрленду пришлось порыться в своих норвежских корнях и сыграть роль младшего сына в крестьянской семье, это вовсе не значит, что он не в состоянии тут же погрузиться в кипучую столичную жизнь. Как раз поэтому он хочет пышности и блеска. А не только вонючего сыра. И все-таки придется идти на компромисс.

— Окей. Обойдемся без дизайнерского шоколада. Торт и мороженое тоже сойдут, Крюмме. Можем подать его с карамелью и кешью. Пишу их в список. Смешно, правда? Отпраздновать Рождество, а на следующий день сразу Новый год?

Накануне они устроили собственный сочельник. Съели обед из пяти блюд в ресторане «Повар, вор, его жена и ее любовник», а потом отправились домой, распаковывали подарки, пили коньяк, слушали Брамса, наслаждаясь елочкой на террасе. Она стояла такая же красивая, как перед их отъездом в Норвегию, свечки, корзинки с искусственным снегом и большая звезда на верхушке. Настоящий снег успел выпасть и растаять до их возвращения, поэтому при дневном свете елочка и корзинки слегка потеряли вид, но в темноте все оставалось по-прежнему. Крюмме подарил Эрленду шахматную доску от Сваровски, о которой тот так мечтал, а Эрленд вручил Крюмме черное кожаное пальто, как в фильме «Матрица», которое за бешеные деньги перешили в ателье на шарообразную фигуру Крюмме. Пальто доставило Крюмме неописуемую радость, и потом Эрленд основательно лишил обоих — Крюмме и его пальто — целомудрия, когда они наконец-то смогли громко и восторженно заняться любовью в собственных звуконепроницаемых владениях.

— Наденешь сегодня пальто на работу?

— Конечно! — ответил Крюмме и улыбнулся, протянул ему руку через стол. — Я тебя люблю, мой странный, чудесный крестьянский паренек…

— Ну-ну. Нет! Хватит с меня деревянных башмаков и соломинок во рту. Наконец-то я могу спокойно накраситься, и ни с кем не случится истерики.

— Ты уходишь в сторону. Прошло немного времени, и теперь нам пора серьезно поговорить. Ради Турюнн. Нельзя оставлять ее одну и взваливать все на ее плечи.

— Она же в Осло! Почти так же далеко от них, как мы! — сказал Эрленд и отдернул руку.

— Но она чувствует свою ответственность. Мы же видели. Да и сама она сказала. Ты ей вчера не звонил? Она хотела поговорить с Маргидо насчет того, что старик собрался в дом престарелых.

— А-а-а! Мы сидим тут и готовимся к празднику! Обо всем остальном можно поговорить завтра. Уверен, как только Турюнн вернется домой и к своей работе, она забудет про всю эту ответственность, о которой ты так беспокоишься. И, кстати, я ведь тоже чувствовал свою ответственность? Разве нет?

— Конечно, чувствовал, Эрленд! Я горжусь тобой, очень горжусь. Нельзя столько всего скрывать.

— Ну, скрывал и скрывал. Я ведь не врал, просто не мог об этом думать.

— И сейчас опять решил больше не думать?

— Нет! Все не так! Ты придираешься к словам! Я просто… Я — это я. Здесь! И Турюнн приедет к нам в гости, к дяде Эрленду и дяде Крюмме. У меня появилась настоящая племянница, подумать только!

— Я больше волнуюсь за оставшихся на хуторе. И Турюнн тоже за них волнуется.

— Да-да-да. Мы обязательно о них поговорим. Только не сегодня! Мне предстоит кучу времени делать канапе и украшать дом, мне надо быть в творческом тонусе…

Он приправил свою речь хныканьем, которое отлично действовало на Крюмме. Крюмме снова вздохнул и откинулся на спинку стула.

— Давай одеваться и поедем за покупками, а? — попросил Эрленд.

— Ладно, давай, — согласился Крюмме, хлопнул себя по толстым ляжкам и улыбнулся, возможно, чуть напряженно, но все-таки улыбнулся, к тому же его ждало новое кожаное пальто, что было немаловажно.

— Надеюсь, моя кредитка не загорится от чрезмерного трения.

— Возьмем огнетушитель, — ответил Эрленд.

Когда кухня до краев наполнилась покупками, а Эрленд остался дома один, он поставил в проигрыватель Марлен Дитрих и достал все тарелки и блюда, которые только имелись в доме. В одной из гостевых комнат он убрал со столика салфетки, а подушки и одеяла кинул в шкаф. Для тарелок нужно много места, столика и двуспального матраса хватит. Поставить еду на пол он не мог, хотя домработница всегда мыла и натирала паркет до блеска. Он распахнул окно, и вот — идеальный холодильник готов. Когда придут гости, окно будет уже закрыто, тарелки и блюда — в гостиной, а сюда можно будет складывать одежду. Вторую гостевую они использовали как кабинет, и в ней, в отличие от остальной квартиры, всегда царил беспорядок, так что гостей туда не пускали.

Он расставил блюда по всей кухне, потом достал бутылку шампанского из холодильника с напитками. Постоял перед ним, изучая содержимое. Ну да, если ночью понадобятся другие напитки, кроме шампанского, у них есть и джин, и водка, и тоник и «Швеппс».

Он осторожно открыл шампанское, не пролив ни капли, налил его в бокал и жадно выпил, после чего с предельной сосредоточенностью осмотрел покупки. Сначала он достал цветную фольгу, красную и золотистую, и обернул все тарелки. Это оказалось не так-то просто, пришлось некрасиво цеплять фольгу скотчем ко дну тарелок, но этого никто не увидит. Семь золотистых тарелок и восемь красных. Просто, но действенно. Внешний вид — вот ключ к радости для глаз и желудка. Ох, как уже хочется вернуться к работе, убрать все намеки на Рождество из витрин, думать по-новому смело и точнее, чем конкуренты. На хуторе Несхов ему пришла в голову идея, как оформить витрину магазина «Бенеттон». Он изобразит сценку из деревенской жизни с соломой, необработанным деревом, веревками и открытыми балками. Чистые природные цвета будут отличным фоном для яркой детской одежды, можно было бы даже добавить в витрину животных. Копенгагенцев такими вещами не смутишь, они и глазом не моргнут, заметив в витрине чучело овцы или козы или лошадиную голову, выглядывающую из загона. Надо будет позвонить таксидермисту, как только он выйдет на работу второго января.

Он начал с кусочков вяленой баранины и помидоров, соединил их шпажками с зелеными кисточками, разложил на золотистой фольге и отнес в гостевую. Блюдо напоминало блестящего ежика. Он сварил и остудил яйца, разрезал пополам мокрым ножом, чтобы желтки не приклеивались, а сверху положил морскую икру, чесночный соус айоли и пучки свежего укропа. Потом нарезал свежую моцареллу и нацепил на шпажки вместе с помидорами и листиками базилика, спрыснул все блюдо оливковым маслом и чуть приправил перцем. Положил на тарелку крошечные тарталетки, смазал дно растопленным маслом и наполнил их белужьей икрой, капнул сверху немного лимонного сока и добавил чуточку жирной сметаны. Нарезал сочные испанские колбаски большими кусками и нацепил их на шпажки вместе с кусочками порея и большими каперсами на стебельке. Откинул ягоды для коктейля и черные маслины на дуршлаг, чтобы с них стек сок, нарезал большими кубиками легкий сыр и маленькими кубиками — острый швейцарский, и все вместе превратил в разноцветные желто-черно-красные сырные шпажки. Разложил их на две тарелки, выпил еще один полный бокал шампанского и полюбовался работой, после чего отнес тарелки в гостевую. Потом приготовил салат из тунца с горчицей грубого помола, резаными корнишонами и соусом на основе солений. «Салат вышел таким вкусным, и при этом таким простым, что даже мать…» — подумал было он, но тут же отогнал эти мысли. Он здесь, в Копенгагене, в приятном творческом опьянении, и ничто не должно его отвлекать, даже телефон, стоящий с выключенным звонком на автоответчике.