Энн Ветемаа - Сребропряхи

— Ого, да-да, — на мгновение задумывается Мадис Картуль, наконец и он, к общему удовольствию, поддерживает Рейна. Только Яан Сокуметс вовсе не радуется, наоборот, он выглядит озабоченным и виновато скребет ляжку.

— Вот, понимаешь, завсегда такая нескладица, как скажу «так что не могу знать…», вроде самочинно плевок вон лезет. Баба всякий раз зудит, а толку ни на грош, уж такие, видать, это слова — без плевка никак невозможно.

Мадис хочет сделать еще дубль.

— Чего, повторить, что ли? Ну что ж, грязи тут хватит, и слюней тоже.

Затем приступают к следующей сцене. Яану дают указание продолжать оттирочные работы, а между тем во двор въезжает карета графа из Туповере. Карета подкатывает к лестнице, лошади, храпя, останавливаются в облаке пыли. Яан подходит к карете, чтобы открыть дверцу.

Из кареты вываливается щуплый заморыш — Туповерский граф, за ним вперевалочку вылезает грузная барыня лет пятидесяти. Под носом у барыни черненькие усики, которые будто бы являются признаком похотливого нрава. Видать, так оно и есть, потому что Яана Сокуметса, человека уже не первой молодости, окидывают оценивающим взглядом. Яан Сокуметс стоит смирно, словно аршин проглотил; это и впрямь выправка, подобающая герою войны.

— Il est tres sympathique, ce vieux, n'est ce pas? [7] Он очень мил, этот старик, не правда ли? (франц.) — констатирует сиплое контральто барыни с ужасающим акцентом, ведь, не ровен час, этот довольно-таки гладкий мужик понимает по-немецки.

Бледный хилый муж, висящий на руке барыни, утвердительно кивает; он всегда со всем согласен, что может служить некоторым оправданием того обстоятельства, что он глух почти как тетерев.

На балконе появляется хозяйка дома, приветливо машет подруге и приказывает немедленно проводить гостей наверх. По всему видать, что эти две женщины — подруги, две плотные, упитанные женщины; та, что стоит на балконе, напоминает кариатиду, способную выдержать на своих мощных плечах если не балконы этого дворца, то уж заботы наверняка.

Во взглядах, которыми они обмениваются, проскальзывает лукавство зрелых женщин, ведь здешняя барыня слышала, как аттестовала ее старшего кучера барыня из Туповере, а Яан Сокуметс полагал себя достаточно компетентным в вопросе о кучерах и их обязанностях… И вот вновь прибывшая знатная дама (сперва еще раз плутовато подмигнув подруге) осведомляется у стоящего по стойке смирно Яана:

— Ist deine Gnadige auch mit dir, das heist — mit deiner Arbeit zufrieden? [8] Твоя барыня тобой, то есть твоей работой, довольна? (нем.)

Да, тупоумной эту барыню из Туповере, право же, не назовешь!

Яану Сокуметсу объяснили, что он не должен понимать эту фразу, следовательно, ему надо молчать. Первую половину указания Сокуметс исполняет в точности: старший кучер стоит с прямой спиной и с ясным, хотя и бессмысленным взором, но уж молчать дерзкий нрав ему ни в коем разе не позволяет. Коли спрашивают, надо отвечать! Так его, бывало, учили на военной службе.

— Я герой турецкой войны, сам генерал мне часы подарил, я и чертовой бабушки не боюсь! — гаркает отважный ветеран. И при словах «чертовой бабушки не боюсь!» он глядит, словно ища поддержки, вверх, на балкон, на перила которого навалилась грудью его высокородная госпожа. (У госпожи, между прочим, имеется крупная бородавка на переносице…) — Да, и чертовой бабушки не боюсь! — заверяет он нахально и вместе с тем почтительно. Его взгляд, как и прежде, плутовато-простодушный, словно хочет высказать и третью выученную фразу — работа-то, мол, отменная, да ведь, знамо дело, поглядеть надо, «сколько барыни мне за это заплатят». Разумеется, он не произносит эту фразу, потому что, он должен ее сказать совсем в другой сцене, так приказал Мадис Картуль. А как приказано, так он и будет делать.

Теперь на лицах двух барынь, вернее, двух актрис, выражается подлинный испуг: этот чертов самодеятельщик все перепутал. Оператор тоже оторопел, даже забыл остановить камеру. И Мадис забыл, наверное, от неожиданности крикнуть «стоп!». Когда камера уже изрядное время прострекотала, он наконец кричит «стоп».

— Чертяка окаянный, да ты и в самом деле форменный самодеятельщик! Все сам решаешь. Что же прикажешь с тобой делать?.. Ну и фрукт!..

В карем глазе Мадиса бешенство, а в другом вроде бы смех.

— Пошли! Обсудим! — Опять они вдвоем отходят в сторонку, нет, на сей раз Мадис не забывает прихватить и Рейна. Но прежде испуг барыни из Туповере удостаивается весьма сомнительной похвалы: первый раз в жизни актриса сыграла натурально!

После небольшого совещания решают повторить сцену в варианте Сокуметса. Только с парой мелких добавок. Делают три дубля, но в конце концов Мадис решает, что первый самый лучший. Обращаясь к женщинам, он добавляет, что, по всей вероятности, и вправду лучше всего, когда актриса ни бельмеса не понимает, что от нее требуется.

И все же этот съемочный день был удачным. Все довольны, даже Вероника, потому что расход пленки сегодня минимальный; если так дальше пойдет, перерасход будет ликвидирован.

Однако ситуация, когда все довольны, как правило, недолговечна. В этот раз двое — Альвийне и недавно открытый художник сцены Яан Сокуметс — оказались в числе недовольных. Альвийне пришлось провести ночь в одиночестве, потому что Мадис Картуль прямо-таки силком уволок Яана Сокуметса с собой в гостиницу.

— Камердинера тоже будешь играть! — приставал он.

— Хочешь меня пополам разодрать, что ли? — недоумевал Яан.

— Камердинер — это же твой, то есть кучера, сын. Ведь так же бывает. Загримируем тебя, сделаем лет на двадцать моложе, двигаться будешь чуть попроворнее. Это не проблема.

— Так я еще и сам себе сын? — удивлялся Яан Сокуметс. — Темное дело, право, это ваше кино.

Ученые деятели киноискусства, обсуждая сценарий на коллегии, пришли к заключению, что маленькая роль камердинера несет ох какую большую внутреннюю нагрузку.

— Где позитивные черты Румму Юри, где эти здоровые, рустикальные, грубые внешне, но насыщенные богатым содержанием движущие силы? — патетически вопрошал ведущий режиссер студии Карл-Ээро Райа. — Их носителем является сам Румму Юри, скажете вы. Да. Конечно, прежде всего он. Однако Румму Юри был исключительной фигурой, так сказать, суперзвездой.

— Конокрад он был, — проворчал в тот раз Мадис Картуль, но Карл-Ээро и ухом не повел.

— Историческая правда свидетельствует, что из массы эстонских крестьян вышли будущие герои революции, те, что в девятьсот пятом году взялись за оружие и погибали во имя свободы. Искусство не может пройти мимо этого! Под пеплом тлели угли, вспыхнувшие жарким пламенем. Где они в сценарии? Разве их нет Есть!

И Карл-Ээро Райа ловко вытащил эти угли (вернее, потенциальные угли) из-под пепла. Помимо крестьян корчмарь, кучер и камердинер тоже должны быть углями. Карлу-Ээро и в самом деле требуется много горючего материала, высказал опасение Мадис, но не сгорит ли сценарий от такого количества раздутых угольков? Однако Карл-Ээро твердо стоял на своем.