Е. Бирман - Игра в «Мурку»

— Держите курс на Нью-Йорк Сити. Не доезжая нескольких тысяч километров, будет Тель-Авив. Не промахнетесь, — посоветовал Серега на таком бравом английском языке, каким порою говорят только изрядно разбогатевшие бывшие граждане другой страны, простершейся на пространствах Европы и Азии, для которых по этим двум причинам язык Еврейского Государства и тесен, и мал.

Все время, пока журчал бензин, наполняя бак, Серега смотрел на Димону.

— Серега, а не жениться ли тебе? — спросила Аталия.

— На старшей сестре? — спросил ее Серега.

— Нет, просто жениться, — ответила, смеясь, Аталия.

— Она в положении? — быстро и тихо спросил Теодор Баронессу, глазами едва заметно поведя в сторону Аталии, хотя, помимо самой Баронессы, других женщин, к которым он мог бы проявить интерес такого рода, поблизости не было.

Баронесса улыбнулась и ничего не ответила. Тронулись. Дорога за городом вскоре сделалась совсем темна. Умиротворенной компанией завладела усталость, будто побывали путешествующие члены Шпион-Воен-Совета в серных ваннах на севере, а не в Димоне на юге. Вскоре в обеих машинах заснули все, кроме водителей, и уже не видели, как проплыли мимо огни Беэр-Шевы и Омера.

Уважаемый Петр Иосифович!

Чем дальше продвигаюсь я в изучении ближневосточного конфликта, познаю историю еврейского народа и его сионистского авангарда здесь, на Ближнем Востоке, чем больше (как уже докладывал Вам) читаю книг и проникаюсь духом великого наследия русской литературной традиции с ее высочайшим гуманизмом и вселенской отзывчивостью, тем более обращается мое сердце и разум к мыслям о том, чем можем мы, русские, помочь этому благороднейшему начинанию. Ведь попытка воссоздать национальный очаг, вернуть былую славу, продолжить написание своей главы в мировой Книге, так славно начатой три с половиной тысячелетия назад, разве не близка русскому сердцу? Разве не так собирал царь Давид земли, как делали это русские князья, разве не так восстали Маккавеи против греков, как Русь Александра Невского против шведов, как Дмитрий Донской — против монголов? Петр Иосифович, не терпит русское мое сердце подлости, чужд ему расчет!

Думаю, возглавляемая мною «Брамсова капелла» не чувствует потенциала России в вопросе разрешения ближневосточного конфликта, хотя, видит Бог, я пытался им объяснить. Теодор, тот вообще смотрит на мир уныло. Что мы увидим, говорит, если разложим препарированный глобус на столе, как раскладывают на полу перед камином шкуру медведя? Африку, ушедшую в себя, Восток, сверкающий зубами, Европу — «после нас хоть потоп», Латинскую Америку в вечной самбе, двух свихнувшихся на самоутверждении гигантов (это он про Китай и Россию), надорвавшую пуп Америку. Но я, Петр Иосифович, не склонен в этой ситуации предаваться унынию. Пессимизм — не моя стихия. У меня в голове — конкретный план.

У нас, у России, почти 500 «Стилетов» и «Тополей». Умножить на 600 кт мощности боезаряда на одну ракету, будет 300 000. А сколько у Грузии? Ноль. Можем отдать сотню ракет Еврейскому Государству? Можем.

У нас 12 атомных субмарин и 600 тоже атомных боезарядов к ним. А у Украины сколько, например, подводных лодок «Тайфун»? Ни одной. Обойдемся восемью? Обойдемся!

У нас Ту-160 и прочих Ту стратегического назначения почти 80. Сколько у Эстонии? А нисколько. Если отдать 30 Теодору со товарищи на правое дело, нарушится военный баланс с Эстонией? Не нарушится. Хватит на Эстонию 50 Ту? Думаю, еще на Польшу останется.

Да при таком нашем бескорыстии все американские B-52, все их подводные крейсера «Огайо», все их дальнобойные ракеты «Минитмен» от стыда и самоуничижения перед широтой русской души заржавеют в одну ночь, и останется Россия единственной сверхдержавой в мире назло блядской Англии.

Ваш Серега.

P.S. Гонорар за этот материал жертвую в пользу армии обороны Еврейского Государства.

Резолюция полковника Громочастного: «Серега, Серега…»

— Эффект старого посла, — сказал полковник майору Пронину, — зажившегося в чужом государстве и начавшего сочувствовать его интересам, давно известен, его всегда принимают во внимание и в МИДе, и в нашей организации, но

тут двух лет не прошло, и на тебе!

— Переметнулся? — спросил Пронин.

— Да нет! — поморщился полковник. — Серега не переметнется.

Как известно, если дамы приглашают кавалера куда-нибудь, не имея коварных намерений, то они сначала составляют дамскую пару, а уже затем приглашают с собой кавалера, тем более если известно дамам, что кавалер — иностранный разведчик, каковым является Серега. Пригласившие его дамы — конечно, Баронесса с Аталией. Могли бы они его сводить в театр или в оперу. Имеется и опера в Тель-Авиве. Напротив Генерального штаба. Так и должно быть в стране, которая одновременно поет и стреляет.

Однако дамы, не подумав ни об опере, ни о малоинтересном, по их мнению, для Сереги Генеральном штабе, повели его вкусить аромат тель-авивского шопинга, который, как известно, есть неотъемлемая часть городской жизни, без чего никак нельзя составить верное впечатление о том, какие блага культуры предлагает нам данный город. Побывали они, таким образом, на «шуке Кармель» (непокрытый рынок имени горы в Хайфе) и на улице Шенкин, которая есть символ всего невозможного (есть тут и ультраортодоксы, и гомосексуалисты, и люди необыкновенных взглядов, свободные от всяческих условностей и обязательств), но главное — здесь много хороших дамских магазинов. Как только вышли дамы с Серегой на улицу Шенкин и стали объяснять ему, что улица эта — символ еврейского либерализма, как некая сухая старушка, невесть для чего забредшая сюда, услышав известное во всех языках слово, потрясла палкой без особых украшений и прокричала в их адрес: «Либерализм! Андраламусия!» («Андраламусия» — это что-то ужасное, пояснила Баронесса Сереге, что-то вроде «разгула либерализма»). Хотя старушка не продолжала нападки и дальше двинулась вполне спокойно, дамы затащили Серегу в ближайший магазин, будто спасая его от опасной стороны женского мира. В магазине Баронесса облюбовала «коктейльное», по ее словам, платье и, выглянув из примерочной, спросила Серегу, идет ли оно ей. Серега сказал, что идет, но Баронесса ему не решилась поверить, а отложила платье с умыслом заманить в этот магазин Теодора через неделю. Аталия ничьих советов не спрашивала, и верх ее кабинки был вскоре увешан предметами женской одежды.

Серега между тем, чтобы поддержать разговор, задал Баронессе несколько вопросов о Теодоре, о его работе, на что Баронесса отвечала не столько уклончиво (уклончивость не была ей свойственна вовсе), сколько с оглядкой на ШАБАК, то есть говорила о том, как Теодор увлечен работой, как можно понять по его лицу, когда он спит, что он и во сне продолжает округлять какую-то функцию — в общем, те милые глупости, которые горазды сочинять умные женщины. Но Серега немного расстроился, хоть и не подал виду: все-таки с ним осторожничают. Наконец, Аталия разделила одну гору одежды на два холма, большой и маленький, и тот, что меньше (честь ее экономности!), отнесла на кассу. Пакет Аталии поручили нести Сереге (а вы думали, для чего привлекают нас женщины к шопингу?), и так они отправились на «шук Кармель», как мы уже объясняли — рынок, в солнечный день скрывающий под сероватыми матерчатыми навесами и продуваемыми сквозь прорехи маркизами дешевое изобилие. В тесных его проходах разминался Серега с другими интересными дамами, да так близко из-за тесноты, что у него, человека совестливого, привыкшего к своей отдельности, обострившейся в высоковольтном небе Димоны, эта неожиданная близость вызывала странную неловкость, и он даже подумал, что неплохо бы среди всех этих рыб, пит, дешевых конфеток, апельсинов, красных помидорных холмов, стопок полотенец со знаком какой-нибудь турецкой гостиницы открыть «басту» (офис) психоаналитика.