Михаил Барщевский - Из жизни Вадима Осипова

Сергей говорил о Ларисе с любовью и тоской, а в конце сказал то, что Вадима поразило больше всего. Возможно, потому, что никогда об этом не задумывался.

— При идеальном раскладе мне дадут лет двенадцать. Условно-досрочно смогу выйти по двум третям, то есть через восемь лет. Мила не дождется, к бабке не ходи. А Лариса будет ждать. Понимаешь?

— Понимаю, — тупо откликнулся Осипов.

— Ни хрена ты не понимаешь! — шепотом взъелся Сергей. — Ну и ладно! Я тебя вот о чем хочу попросить…

Вадим мгновенно сообразил, что сейчас Сергей скажет ему, где и у кого лежат припрятанные деньги, которые надо забрать и отдать Ларисе. Этого только не хватало! Лояльность в отношении клиента, любого клиента, пусть даже и не самого симпатичного, соблюдалась Вадимом неукоснительно. А здесь все будет против интересов Милы. Но платит-то она, значит, она и клиент. И до тех пор, пока ее просьбы и интересы не идут вразрез с интересами подзащитного, он не может, не должен действовать ей в ущерб. Да еще и маленький Сережа. «Нет, вот в этом пускай разбираются сами!» — решил Осипов…

— Мила не будет каждый день ходить в суд, — продолжал Сергей, — она свои нервы побережет. Твоя жена, ты говорил, дружит с Татьяной. Так вот, постарайся — сам ли, через жену ли, заранее выяснять, когда Милы не будет, и предупреждать Ларису, чтобы мы хоть иногда могли видеться. Свидания-то ей со мной не получить. Формально — чужие люди. Я тебя очень прошу!

«Слава богу!» — отпустило Вадима.

— Конечно. Не сомневайся. Это я сделаю. Сергей с облегчением выдохнул.

Вполне естественной теперь показалась и просьба Мирского передать Ларисе письмо. Вадим взял толстый конверт, на котором был написан Ларисин домашний телефон, собрал бумаги, остатки еды, аккуратно сложил все в огромный портфель и отправился домой.

Лена без особого энтузиазма взялась позвонить Ларисе и отвезти письмо. Все-таки женская солидарность! Надо понимать! Однако и спорить с Вадимом не рискнула. Чувство вины из-за того, что муж два месяца ходил сам не свой, ее не покидало. А для того, чтобы заставить женщину сделать что-либо, чувство вины куда надежнее, чем любые иные стимулы. Если речь идет о нормальной женщине.

Вадим, погруженный в себя и злой, мерил шагами кабинет. Громко сказано — кабинет. В трехкомнатной квартире, где они жили с Леной и дочкой, кабинет Вадима занимал четвертую часть. Звучит красиво: четверть квартиры — кабинет главы семьи. Только надо учесть, что вся квартирка помещалась на тридцати двух метрах жилой площади, так что кабинет был восьмиметровой клетушкой, к тому же вместившей в себя письменный стол и забитой книгами. Поэтому «мерить шагами» было неутомительно — четыре шага по свободному пространству от двери до противоположной стены и два шага от кресла-кровати, где иногда спал Вадим, засидевшись допоздна за работой, до окна.

Но ни ему, ни Лене тогда, разумеется, и в голову не приходило, что их квартира — маленькая. У них была отдельная квартира! Без родителей или соседей. Своя! Трехкомнатная!

В два часа ночи. Вадим проснулся. Нет, не проснулся — вылетел из кровати, как катапультированный. Бросился в кабинет и сел за письменный стол.

Встав по будильнику в семь утра и не обнаружив мужа рядом в постели, Лена по привычке пошла в кабинет. Вадим частенько просыпался незадолго до будильника и либо садился за пишущую машинку, либо читал что-то свое по праву, прихлебывая холодный кофе из большой чайной чашки. Но сегодня…

Лена даже испугалась. Вадим спал на полу, подложив под голову сиденье с кресла-кровати. «Не захотел будить», — тепло подумала Лена.

Вадим, почувствовав взгляд жены, проснулся, потянулся, с удивлением огляделся, виновато улыбнулся и радостно вывалил:

— А я придумал! Обалдеть! Я — кретин! Чувствовал: что что-то есть, но никак не мог понять — что! Ну, теперь — поиграем!

Лена как мешок картошки с плеч сбросила. Вадим стал самим собой. В глазах — азарт, голос, хоть и спросонья, звонкий. Сел, размахивая руками. Потом вскочил, обнял и потащил Лену обратно в спальню. Она не сомневалась зачем.

Сергей не столько удивился, сколько встревожился, когда из камеры его повели на свидание с адвокатом. Что-то явно стряслось, ведь Осипов собирался сегодня весь день гулять и думать. Может, он протрепался Миле и приехал сообщить ему, что та уходит? Или показал жене письмо, адресованное Ларисе? Только не это! А может, что-то у Ларисы? Может, она не хочет с ним иметь ничего общего? А ведь прежде чем идти в ОБХСС, он к ней приехал, все рассказал, и она обещала ждать…

— Привет, Сережа! — бодро поздоровался Вадим, как только охранник вышел за дверь. — А я кое-что придумал.

— Что с Милой? Как Лариса? — Мирский не слышал адвоката.

— А? Что? А, Мила?… Нормально. Лариса — тоже. Все нормально. С женщинами у тебя вообще все нормально, — расплылся Вадим. Он был в очень хорошем настроении.

— Так что случилось?!

— Ничего. Кроме того, что тебе везет не только с женщинами, но и с адвокатом. — Вадим засмеялся и хлопнул Сергея по плечу. — Я такое нашел…

Следующие полчаса Мирский слушал. То хлопая себя по коленям, то вскакивая и начиная почти бегать по комнате. Однажды, забыв, что стул намертво привинчен к полу, попытался его схватить и повернуть, чтобы сесть верхом.

Настроение у обоих было такое, будто они делили самый крупный выигрыш в денежно-вещевой лотерее, выпавший на совместно купленный билет.

Шла третья неделя процесса. Вадим раньше не принимал участия в больших судебных делах, и потому втянуться в нудный, как расписание пригородной электрички, график было не так-то легко. Всегда и везде страдая от нехватки времени, сейчас он трудился изо дня в день размеренно, не торопясь. И в основном — головой, поскольку избранная им тактика не подразумевала активных действий с его стороны.

Косыгина явно не спешила, вела процесс, не подгоняя, подробно.

Лена ловко справлялась с ролью диспетчера, регулируя посещения суда то Милой, то Ларисой. После первых двух дней процесса Ларисе везло все больше и больше — Мила появлялась в зале не чаще двух раз в неделю. Три дня принадлежали Ларисе. Она, в отличие от Милы, приходила к десяти, и всегда была уже в зале, когда конвой заводил Мирского, а уходила Только после того, как Сергей, держа в сложенных за спиной руках тетради со своими записями, покидал зал суда под охраной троих хлюпеньких парнишек в великоватой им форме внутренних войск Тогда «хозяйственников» охраняли почти символически, — они из зала суда не бегали. Некуда.

Косыгина за эти три недели возненавидела Осипова. Сидел, тупо вращая головой, что-то себе записывал. Практически никакой защиты не вел. Она-то ждала, памятуя слова мужа, что придется охлаждать пыл молодого наглеца, разгадывать его придумки, снимать наводящие вопросы, словом — бороться. А этот сидел и молчал. Если и задавал какой вопрос, то невпопад, а то и во вред клиенту.