Леонид Зорин - Сюжеты

Будем считать, я его представил. Будем считать, что я убедил вас — он стоит того, чтобы с ним познакомиться. Но тут же я отчетливо слышу другой непроизнесенный вопрос: какое событие движет книгу? Достаточно ли оно впечатляюще, чтобы занять просвещенную публику? На этот раз ответить трудней. Все дело в том, чту назвать событием? Ведь есть событие-происшествие: счастливая встреча, несчастный случай, удар, обвал, шаровая молния, озаряющая пространство романа. И есть совсем иное событие — не собранное судьбою в пучок, не стянутое накрепко в узел, не одномоментная вспышка, а то, что отмечено протяженностью, словно бы копится день за днем, оно не врывается и не взрывается, а сопровождает, становится жизнью.

Начать мне приходится издалека, повествование зарождается в уже завершившейся эпохе. Все авторы любят писать, обернувшись — прошлое уже состоялось, к тому же в нем есть лирический звук — вот почему пережитое всегда богаче переживаемого, если не силой, то настроением. Дело тут даже не в ностальгии, ведь ностальгия, в конце концов, лишь избирательное зрение. Суть в том, что взаимное проникновение нынешнего и прежнего опыта рождает ни с чем не схожую музыку.

Может быть, это вас удивит, но мой герой нравился девушкам. Даже не тем, что он был пригож, хотя это тоже немаловажно, — скорее всего, на них воздействовало то ощущение неутоленности, которое от него исходило. Это внимание ему льстило, но одновременно смущало. Южные девушки контактны и даже в пуританские годы достаточно смело шли на сближение. Не то чтобы он боялся осечки, ему не давала покоя мысль: излишняя близость может связать две биографии в одну, а это опасно, очень опасно. Ибо настоящая жизнь — за поворотом. Она — впереди. И, безусловно, не в этом городе.

Однако ж и он не уберегся от неизбежных переживаний. Он был человеком с воображением. Да и ходить далеко не пришлось. На той же улице, через дом, в тесной квартирке жила вдова, растившая двух дочек-погодков. Все шло по схеме — когда он был мал, напрочь не замечал соседок, но, повзрослев, стал к ним захаживать, потом подозрительно зачастил.

Все дело было в младшей сестре. Старшая с детских лет отличалась своей соразмерностью и основательностью — такие обычно не кружат головы. Зато вторая была популярна, считалась существом одаренным. Эту завидную репутацию ей принесла не одержимость какой-то избравшей ее стихией, но обаятельный хоровод попеременных увлечений. Она и лепила, и рисовала, и зажигательно била по клавишам. Лучше всего она танцевала — словно вычерчивала иероглифы крепкими загорелыми ножками.

В провинциальных городах вспыхивают свои светлячки. Ими гордятся, им завидуют, во всяком случае, выделяют. То, что герой наш добился отклика, было для него добрым знаком — вряд ли она бы хоть раз взглянула на заурядного человека.

Думаю, их повлекло друг к другу сродство честолюбивых натур, оба тяготились привычным. Не только квартал, не только улица, уже весь город казался тесным. Всего несносней был отчий дом — ловушка, в которую попадаешь, едва явившись на белый свет.

Однако, в отличие от него, девушка не умела ждать. Она торопила его с отъездом. Он все пытался растолковать ей, что к столь ответственному поступку нужно как следует подготовиться. Но то были зряшные попытки. Каждый новый день на улице детства казался ей обидой, насмешкой, признанием своего поражения. Он понимал все ее доводы — бесспорно, скоротечная молодость была их основным достоянием, их главной ставкой в азартной игре. Но он обладает мужским умом и должен просчитывать варианты. Если не видишь на ход вперед, лучше не браться за эти шахматы. Их споры становились все резче, однажды она ему сказала, что осмотрительность, сплошь и рядом, лишь прикрывает душевную робость. Весьма неприятное обвинение, заставившее его задуматься. Мало веселого было и дома — родители все чаще хворали. Это печальное обстоятельство стало веским и нравственным аргументом: дело не в трусости перед жизнью, сейчас он их не вправе оставить.

Она уехала. Он убедился, как опустел его старый город. Куда ни пойдешь, кого ни встретишь, с кем ни заговоришь — все не то. Еще недавно полная жизнь вдруг превратилась в дырявое сито, сквозь которое исправно просачивались бессмысленные, беззвучные дни. Правда, еще оставались письма, но эта связь с течением времени стала почти односторонней — ответные письма были редки, потом они перешли в поздравления с днем рождения, с Новым годом и вдруг иссякли, ушли в песок. Ей надоело даже пунктиром обозначать в коротких записочках пусть хоть подобие интереса. Ее последней московской весточке уже не хватило кислорода. Она задохнулась на полуслове.

Напрасно старался он заслониться от пережитого унижения плохо разыгранным безразличием — все это было топорным притворством. Бессмысленны были и новые встречи — иные выглядели анекдотически. Какой-то мазохический вызов себе самому: чем хуже, тем лучше! Когда шкодливо и неуклюже он наконец освобождался от очередного эрзаца, его еще долго не оставляло удушливое чувство стыда.

По праву соседа и старого друга он часто заглядывал к старшей сестре новоиспеченной москвички, пожалуй, даже чаще, чем следовало бы. Старшая была славная девушка, с годами ставшая славной женщиной. Она понимала причину визитов и добросовестно излагала все бюллетени из первопрестольной. Он принимал участливый вид, если дела шли не лучшим образом, хотя не мог себе не признаться, что в глубине души ощущает не красящее его злорадство. Обычно письма были невеселы, Москва оказалась твердым орешком.

Все складывалось, как он предвидел. Явившись в столицу, она увеличила число обаятельных дилетанток еще на одну беспокойную душу. Не бог весть что. Так кто же был прав? Возможно, теперь она убедится, что эта жизнь не пишется набело — необходимы черновики.

И все же наедине с собой нельзя было отрицать очевидности: эта прекрасная авантюристка, по крайней мере, не прозябает. Пусть даже ее локотки в синяках, а загорелые ножки — в ссадинах. Он видит море день изо дня, но почему-то оно все чаще напоминает ему запруду. Нет, нет, их спор еще не решен, последнее слово еще не сказано. Однажды он соберется в путь, но он отправится во всеоружии. Голос судьбы его не обманывает: скоро произойдут перемены. Только бы наконец разрядилась его домашняя ситуация. Однако надежды на это не было. Родители год от года слабели.

Оставшаяся сестра понимала, как нелегко ему приходится, сочувствовала от всей души. Теперь и она к нему захаживала и, в меру сил, его выручала. А между тем и ее мать дряхлела и тоже требовала ухода. Столь бескорыстное отношение его согревало, он часто думал о том, что их жизни сложились сходно. В сущности, и он, и она себя принесли в жертву родителям. Какое различие между сестрами и, надо признать, не в пользу младшей!