Оулавюр Сигурдссон - Рассказ о будильнике

Услышав, как я взбешен, будильник сразу сменил тон. В его унылом тиканье послышались плаксивые ноты. Он и думать не мог, что я так рассержусь. Он просто пошутил. У него и в мыслях не было, что я подпишу новый вексель и залезу по уши в долги.

– Тогда почему ты так ведешь себя? – спросил я сердито.

– Если хочешь злиться, злись, пожалуйста. Я совсем не просил приносить меня сюда. Лучше бы я остался на берегу. Мне вовсе не хотелось переезжать. Мне вовсе не хотелось к тебе.

Дальше больше, слово за слово, и в итоге мы разругались в пух и прах. Я хлопнул дверью, выбежал из дома и долго носился по городу, пока наконец не успокоился. Чем больше я размышлял о нашей ссоре, тем больше убеждался в том, что был несправедлив и излишне резон Я вспылил и осыпал его ругательствами вместо того чтобы поступить, как подобает взрослому мужчине: перевести его на три часа вперед и вежливо отказаться подписать новый вексель. Ведь если на то пошло, это все-таки мой будильник.

Вернувшись поздно вечером домой, я сделал вид, что готов забыть нашу размолвку, и бросил на него ласковый, как обычно, взгляд. Но будильнику словно и дела не было до моих ласковых взглядов, он пребывал в мрачном расположении духа.

– Ладно, дружок, – сказал я, закипая. – Не хочешь мириться – не надо.

Дня три-четыре прошло в гробовом молчании. Я пытался работать, а будильник тихо тикал. Я притворялся, будто не замечаю его, и лишь украдкой, искоса поглядывал на него. Мне было ясно, что он решает для себя вопрос, помириться ли со мною. Он, видимо, шатал некоторую надежду на то, что я первый предложу мир. Когда же он устал ждать, началось черт знает что.

Сперва случилась следующее. Ни свет ни заря раздался дикий звон. Совершенно одурелый, я вскочил и посмотрел на будильник: половина девятого. Однако мне сразу же стало ясно, что он здорово ушел вперед, потому что город еще был погружен в летний ночной полумрак и на улице ни было ни души. Я снова улегся, словно ничего не произошло, хотя весь кипел от злости. Ну, погоди, приятель, ты у меня еще поплачешь, подумал я, скрежеща зубами.

С той поры у будильника вошло в привычку звонить в любое время суток. Он звонил днем, когда я пытался работать, и совершенно выбивал меня из колеи. Звонил поздно вечерам, когда я уже лежал в постели и засыпал. Звонил среди ночи, орал, как петух, на рассвете. Едва успев добавить несколько строк шли на худой конец слов к роману о человечестве, я уже начинал ждать пронзительного звонка, и работа останавливалась. Однажды я не выдержал, лег на диван и уставился на будильник.

– Смотреть на тебя противно, – сказал я мстительно. – Ужас, какая у тебя круглая рожа!

Он протикал, что такая длинная и морщинистая рожа, как у меня, ничуть не лучше.

– Какой ты жутко круглорожий, – повторил я. – Как, наверное, противно иметь такую круглую рожу!

– Как, наверное, противно иметь такую длинную рожу! – протикал будильник.

– А этот твой звонок, – сказал я презрительно, – он ничуть не лучше других звонков. И вообще мне хочется завести новый будильник.

В этот момент он зазвонил. Да как! Казалось, весь дом рухнет. Совершенно оглушенный, я заткнул уши.

– Прекрати! – приказал я. – Сейчас же прекрати, или тебе не поздоровится!

Будильник не подчинился, и я изо всей, силы треснул по нему– Он тотчас смолк и остановился.

– Что за черт! – пролепетал я и потряс его. – Я погорячился, я вовсе не хотел причинить тебе вреда.

Будильник затикал тихо и неровно. Какое хулиганство! Он зазвонил в шутку, чтобы подразнить меня, а я, похоже, не понимаю шуток.

– Как! – вскричал я. – Ты не можешь идти? Ну постарайся же пойти, ради бога!

Будильник запричитал. Удар был что надо, видимо, что-то у него внутри соскочило, едва ли он теперь сможет идти нормально, разве только на боку.

Я положил его на бок, несколько раз попросил у него прощения и наобещал ему с три короба, но он вскоре пришел к выводу, что ему лучше лежать циферблатом вверх.

На какое-то время мы помирились, и дни потекли в согласии и дружбе. Однажды вечером в дверь постучали: это мой друг пришел навестить меня. Поздоровавшись, он сразу же спросил, как подвигается мой роман о человечестве.

– Хорошо, – отвечал я. – Сейчас хорошо.

– Рад слышать.

– А у тебя как? – спросил я.

– Плохо.

– Жаль. А почему?

– Причин много, – ответил он кратко. Тут его взгляд упал на будильник. – Какие красивые часы! Откуда они у тебя, позволь спросить?

– Секрет, – отвечал я.

Мой друг легонько прикоснулся к звонку, не сводя с будильника восхищенного взгляда:

– Еще бы тебе не писать, когда у тебя такие красивые часы.

В этот момент в комнате раздался нежный серебристый звон. Такого звона мне еще не доводилось слышать: казалось, какие-то неземные существа играют на арфах и скрипках. Мой друг застыл с раскрытым ртом.

– Да! – сказал он, когда будильник отзвонил. – Чудо, а не часы!

– Часы как часы, – хмуро ответил я и взялся за шляпу.

– Ты что, уходишь? – спросил он.

– Ухожу. Пошли?

– Срочные дела? – спросил он. – Не можешь и поговорить со мной?

– Не могу. Пошли, что ли?

– Конечно. Гостеприимный ты хозяин, ничего не скажешь. То-то я к тебе нечасто захожу.

Отделавшись от него, я тотчас поспешил домой. Накупленный и угрюмый, засунув руки в карманы, я расхаживал по комнате.

– Звонил? – сказал я наконец, когда молчание стало действовать мне на нервы.

Да, конечно, он звонил. Мне ведь всегда нравилось, как он звонит?

– Ты звонил не для меня, – сказал я. – Думаешь, я не видел, какое у тебя было выражение? Думаешь, я слепой, что ли?

Будильник затикал часто-часто, словно засмеялся:

– Ага, ревнуешь!

Я почувствовал, как краска заливает мне лицо, и стиснул зубы:

– Нет, видит бог, не ревную. С какой стати мне ревновать? Может, по-твоему, будильников на свете мало? Мне стоит только добежать до соседней улицы, и я куплю себе новый будильник, чистенький и порядочный, который никогда не валялся в груде мусора на берегу. Тьфу! Посмотрел бы ты на себя, когда лежал там в грязи, обшарпанный и ободранный, словно– старая… ладно, промолчу. И я еще, по-твоему, ревную? Ха-ха-ха?

Будильник оскорбился. Лучше бы я его не трогал в тот памятный апрельский вечер. Жить ему у меня несладко, вечно я ворчу и придираюсь, вечно приходится выслушивать насмешки над его прежней жизнью как ни старайся, мне не угодить, а теперь еще вдобавок жди в любую минуту, что тебя побьют. Нет, жизнь, у него же мед, да будет мне известно. Сколько раз он мечтал вновь оказаться обшарпанным и ободранным, но свободным и ни от кого не зависимым.

– Прекрасно, – сказал я. – Ступай.

Будильник заколебался. Неужели я все забыл? Неужели я не помню, как нам бывало хорошо? A рано вставать мне больше не нужно? Ему уже не надо будить меня, как раньше?