Петер Ярош - Тысячелетняя пчела

Они поглядели друг на друга — Валент молчал.

— Ты понял: меня? — спросила свекровь.

Он кивнул.

Встал и вышел из дому. Побродил немного по саду, а потом в какой-то оторопи взбежал на Камень. Сел в холодный снег и с болью в сердце разглядывал под собой деревню. Лицо у него лихорадочно пылало. Он вскочил, умылся снегом и бросился в орешник, продираясь сквозь чащобу кустов. Снег сыпался ему за ворот, ветки исхлестывали лицо, но он бежал, яростно колотя вокруг себя руками и скуля в голос. Сбежав на дорогу, остановился. Руки окровавлены, лицо искарябано. Он опять умылся в снегу. Стоял и равнодушно смотрел, как сиявшая белизна окрашивается красным. Потом, словно поддавшись гнетущей душу тяжести, рухнул на колени и сдавленно разрыдался.

В одно воскресное утро прибежали к Само Пиханде запыхавшиеся Ян Аноста и Биро Толький.

— Живо одевайся, едем в Градок на собрание социал-демократов!

— И я тоже?

— Тоже!

Само, чуть поколебавшись, согласился. И уже через полчаса все трое, празднично одетые, бодро-весело шагали на станцию в Кралёву Леготу. Дождались поезда, доехали до Градка и вышли в приподнятом настроении. Биро Толький привел их в большой зал, где шло собрание. Было там самое малое человек пятьдесят, и кутерьма стояла невообразимая. На сцене разглагольствовал щеголеватый мужчина средних лет. Говорил он по-мадьярски, и многие, похоже было, с ним не соглашались, прерывая его возгласами и свистом.

— Непонятно! Не понимаем! — раздавались выкрики.

— О чем это он? — спросил Пиханда.

— Об избирательном праве! — ответил Биро Толький.

— Они что, не согласны с ним? — дивился Само.

— Слышишь ведь — не понимают, о чем речь! — толкнул его Аноста.

Шум, рев и свист усилились настолько, что оратора и вовсе стало не слыхать. В растерянности он замолчал, потом гневно стукнул по столу. Сидящие за председательским столом, да и многие в зале помогали ему усмирять разбушевавшихся. Когда зал чуть попритих, на сцену взбежал молодой человек.

— Словацкие социал-демократы требуют, чтобы собрание велось не только на мадьярском, но и на словацком языке, — прокричал он и захлопал сам себе.

Многие из зала присоединились к нему, но были и такие, что воздержались от аплодисментов.

— Ставлю вопрос на голосование! — продолжал молодой человек.

— Ура, ура! — раздались голоса.

Из-за председательского стола, вскочил разъяренный мужчина и взревел на молодого человека на плохом словацком языке:

— Ты сам не могла ставить на голосование!

— Ставлю! — повторил молодой человек.

— Нет! Для этого есть председатель. Это сепаратизм и политика раскола.

И вдруг — сцепились. Слетели оба со сцены и оказались среди взбудораженной толпы. Само и охнуть не успел, а вокруг него уже все дрались. Мадьярские и словацкие социал-демократы вцепились друг другу в волосы. Само оглянулся и узрел возле себя Биро Толького — тот изумленно смотрел на него. «Ударить, что ли, Биро? — оторопел Само. — Нет, я не могу! Может, Биро меня ударит?» — размышлял он, выжидая. Биро улыбнулся ему и, стремительно повернувшись, давай лупцевать первого бесноватого мадьяра, который попался под руку. У Само глаза на лоб полезли, когда он увидел, как мадьяр бутузит мадьяра. Неужто свет перевернулся? Или Биро Толький уже не мадьяр? Все это так ошеломило его и озадачило, что он как вкопанный замер посреди этой сумятицы.

— Ну-ка, помоги! — окликнул его Аноста.

Само раздвинул руки, но не сразу определил, кого стукнуть. Он видел только, как Биро надсаживается, ругаясь и вопя по-мадьярски, а его противник постепенно одолевает его. Само подскочил к Биро на подмогу, схватил парня сзади в охапку и понес к дверям, протискиваясь сквозь толпу. Но прежде чем он успел добраться до выхода — драка прекратилась. Столь же внезапно, как и началась.

— Собрание будем вести на мадьярском и на словацком языках, — крикнул в зал мужчина из президиума. — Президиум согласен! Я буду переводчиком! — сказал он и повторил то же по-мадьярски.

Само не переставал удивляться, видя, как люди, еще минуту назад колошматившие друг друга, теперь, смеясь, обменивались рукопожатиями. Мадьяр в его объятиях уже перестал метаться и обратил к нему улыбающуюся физиономию. Само опустил его на пол и в замешательстве поклонился. Тот обнял его, чмокнул в лоб и был таков…

Само вернулся к Аносте и Толькому. До конца собрания он, с удивлением озираясь, наблюдал этих странных, столь переменчивых в своих отношениях людей. И лишь мельком, вполуха слушал то, что говорили со сцены об избирательном праве. Всерьез они об этом думают или просто комедию ломают? Вот же разрешили нам на собрании говорить по-словацки, и тебе как-то чудно. Ты и рад, и вроде как бы робеешь. Скажешь мадьяру: я словак и хочу говорить по-словацки, и мадьяр с тобой соглашается. И впрямь особое чувство. А ведь так могло быть всегда. Сколько сил потрачено на то, чтобы человеку дозволили говорить на языке, который он впитал с молоком матери. А ведь с какой пользой можно было б употребить эти силы? Нас бы теперь и рукой не достать! Гордостью Европы были бы, не иначе! Между тем принялись оглашать резолюцию, и Само очнулся от задумчивости. Он выслушал длинное обращение к правительству с требованием, чтобы в Венгрии было узаконено всеобщее избирательное право. За резолюцию голосовал и он. На этом собрание кончилось. Аноста пригласил их на пиво, а в корчме Биро Толький поделился с ними:

— Я мадьяр! А сегодня у меня такое чувство, будто я впервые боролся и за словаков! Я дрался за них, однако не думаю, что тем самым предал венгров. Пойми, Аноста, и ты, Пиханда, это для меня дело не простое. Не легко выступить против своих, хотя и знаешь, что за тобой правда! Но я живу среди вас, жена — словачка, дети говорят по-словацки лучше, чем по-мадьярски, я знаю, что вы полностью правы, что с вашими требованиями нельзя не считаться. Надо разрешить словацкие школы, журналы, книги, ввести словацкий язык в судебные органы и в той же мере предоставить все это и другим народам Венгрии: словенцам, сербам, хорватам, русинам, немцам, румынам, всем, всем! А пока этого не произойдет, в Венгрии не будет покоя. Знаю и другое: в нашей социал-демократической партии и то не все ладно. И здесь многим нужно открыть глаза! В руководстве партии — это, к сожалению, надо признать — еще немало мадьярских шовинистов. Они и поныне считают, что национальный вопрос в Венгрии — не проблема. Словно в упор не видят его! Утверждают, что национального вопроса вообще не существует, а есть лишь вопрос эксплуататоров и эксплуатируемых…

Биро Толький протянул руку к рюмке, одним духом хлебнул сто граммов палинки и смело взглянул друзьям в глаза. Аноста и Пиханда оторопело взирали на него — и вдруг, схватив с обеих сторон за плечи, притянули к себе.