Петер Ярош - Тысячелетняя пчела

Пчельник был тих, спокоен. Приглушенному осеннему жужжанию пчел Само почти не внимал. На башне высоко над ним вызванивали воскресенье. Он потрогал ульи, мельком заглянул в них и отошел. Не тревожил пчелок, не дразнил. Вспомнил Орфанидеса, даже увидел, как тот наклоняется над ульем, целит указательным пальцем в пчел и говорит: «Человек что пчела: лишь радение и труд его спасут!» Само улыбнулся и сел на лавочку. Расправил под собою домотканый ковер, растянулся. По телу разлилось блаженство. «Был бы я помоложе, — думал он, — шмыгнул бы в улей к пчелам, потрудился бы усердно с ними. Что ни вечер собирал бы я груду меда. А может, нашел бы себе пчелиную полюбовницу. Не какую-нибудь, а пчелиную матку, царицу. Большую, упитанную, полную неги и желания». На него стала находить дрема. Он блаженно улыбался видениям, мелькавшим перед глазами. Пчелиная царевна взяла его в мужья, а пчелы вокруг жужжали и пели.

Приблизилась пчелиная царица. — она была гораздо крупней жениха. Он поклонился ей, она сразу же закинула его на спину и вылетела с ним из улья. Весь рой — за ними. Она летала, прыгала, скакала с ним по лугу, пока не уронила. Он упал и больно ушибся. Пчелиная пасть, склонившись над ним, с ревом выдыхала: «Не хочу тебя, не хочу тебя, не хочу тебя!» А когда пчелиная челюсть вот-вот, казалось, вонзится ему в горло, он взвыл от страху и резко лягнул ногой. Жить захотелось…

Проснувшись, тотчас почувствовал боль в ноге. Потер ее, встал. Хрустнуло в лодыжке. Скрипнуло в колене. Он подошел к улью, заглянул в него и подумал со злостью: «Когда-нибудь плесну сюда бутылку керосину!»

Пчелы спокойно жужжали, словно пели. Он слушал мелодию, но смысла ее не постигал. «Ну и балда! — посмеялся над собой. — Мечтаю о том, что недоступно, а до того, что под носом, мне и дела нет! Ну разве не балда?»

Он вошел в сад, зеленая лужайка утешно ласкала взор.

Сорвал пучок травы, приложил к ноздрям.

— Ох, как пахнет, как чудно пахнет!

И зашагал к дому уже спокойнее.

Два дня размышлял Валент Пиханда, а на третий открылся во всем отцу и брату. Услышав, чего только не наобещал ему Гадерпан, оба пришли в изумление.

— Ну и ну! — покачал Само головой, — выходит, ты будешь хозяйчиком?! Захотелось стать маленьким фабрикантом.

— Я еще ничего не решил! — замялся Валент.

— Ничего, решишь!

— Такой случай жаль упускать, — вмешался в разговор отец. — Только за этими посулами непременно что-то скрывается. Что ему от тебя надо? Не говорил?

— Вот именно, что ему надо?! — ухмыльнулся Само.

— Он никаких условий не ставил, — отбивался Валент. — Ему нужен компаньон, и он выбрал меня. Как заработаю, отдам долг, даже с процентами.

— Сам понимаешь, что все это будет не так-то просто, — посерьезнел Само. — Уж не прочит ли он, случаем, тебя в зятья, а? Не хочет ли навязать тебе свою милейшую дочку?

— О том не было речи! — выкрикнул раздраженно Валент.

— А к чему ей и быть? — рассмеялся Само. — До этого сам допереть должен.

Все трое долго молчали. Грызли потихоньку семечки, стараясь не смотреть друг на друга.

— Так что вы скажете? Принять предложение? — отважился наконец Валент.

— Попробуй! — решил отец. — Дубильни враз не обанкротятся, а ежели это занятие не по душе будет, вынешь свой пай, и баста. Я бы попробовал. Не рискуя, не добудешь!

— Попомни мои слова, — с улыбкой погрозил Валенту брат, — скоро тебя оженят!

— А если и так? — спросил отец.

— Да мне-то что? — ухмыльнулся Само.

Валент сердито стиснул зубы и не сказал ни слова. Однако не поленился — в тот же вечер отправился к Гадерпану. Чуть понуро и неуверенно зашел в кабинет и остановился в дверях. Гадерпан, внешне радушный и добросердечный к Валенту, вдруг сделался серьезен и вопросительно, с нескрываемым любопытством взглянул на него.

— Я принимаю ваше предложение! — сказал Валент.

Гадерпан от радости всплеснул руками и бурно рассмеялся. Он подскочил к Валенту, схватил за плечи, несколько раз прокружился с ним и все смеялся, смеялся.

— Замечательно, Валент! — восклицал он. — Ты меня чертовски обрадовал, мальчик! — А успокоившись, сказал гордо: — И у меня для тебя сюрприз! С понедельника можешь приступить к обязанностям судьи в ружомберкской седрии. Конечно, это временно, потом непременно найдется что-нибудь и поближе — в Микулаше или в Градке.

— Благодарю вас, пан Гадерпан!

— Ну, ну! — оборвал он Валента и отворил дверь в гостиную, где, подавляя нетерпение, над мелким вышиваньем сидели пани Валика и барышня Гермина. — Налейте, милые мои женщины, чего-нибудь горячительного! Мы тут поладили, как истинные братья!

Обе женщины возбужденно вскрикнули, свернули вышивание и стали собирать на стол рюмки, еду и коньяк. Примерно через час, когда все уже были под хмельком, из-за стола поднялась пани Валика, сославшись на головную боль. Юлиус Гадерпан выпил наспех еще немного коньяку и, бормоча что-то о счастье, удалился вслед за ней.

Валент и Гермина остались одни.

Гермина подсела к Валенту, налила себе и ему.

— Выпей! — угощала его. — Надеюсь, что хотя бы ты еще не пьян, — озорно смеялась она.

— Я-то выдержу! — куражился Валент и с улыбкой выпил одним духом.

— Расскажи мне что-нибудь хорошее!

— Хорошее? — удивился он. — О чем же?

— Не знаешь? — засмеялась она. — Ну хоть о том, как мы когда-то учили немецкий.

— Это было давно!

— Ну и что! Мне нравилось!

— Я об этом и не вспоминаю, — отнекивался Валент.

— Напомнить тебе подробности?

— Лучше давай о другом.

— Хочешь, изволь! — она стала серьезной. — Вчера с мамой я была в лесу, проходили мимо каменоломни. Туда как раз привезли тяжелый железный поворотный круг, четырем мужикам не под силу было снять его с телеги. Вдруг пришел один, звали его Петер, косая сажень в плечах, ух! Оперся руками о круг и одним рывком сбросил с воза… Вот это силач! Он бы и тебя положил на обе лопатки.

— Ты так думаешь? — улыбнулся Валент. — Если поддамся, может быть, — пошутил он.

— Ну-ка, покажи мускулы, — сказала Гермина. — Сожми руку.

Валент сжал руку — Гермина слегка пощупала мышцу.

— Да, твердая! — похвалила она. — Ты меня поднял бы?

— Тебя? — рассмеялся Валент. — Как перышко!

— Попробуй!

Валент встал, поглядел на Гермину и сразу же поднял ее. Она приглушенно взвизгнула. Он покачал ее на руках, улыбнулся в лицо, а когда она обвила его за шею, сделал шаг, другой. И даже не заметил, как очутился в Гермининой постели. В темной комнате, в мягких и душистых перинах, одурманенный коньяком, Валент уступил настояниям бурной страсти Гермины…

— А ты бы мог меня любить? — спросила она его позже, когда они недвижно лежали рядом. — Скажи, мог бы? — настаивала она.