Петер Ярош - Тысячелетняя пчела

Юло подошел к ней с папахой в руке.

Улыбнулся и поклонился ей.

Улыбнувшись, поклонилась и она.

Юло запустил руку в папаху, а когда вытащил — на ладони чернело железное метеоритовое сердце.

— Это мне?! — охнула Кристина.

Он кивнул.

— Чем же я-то… тебя… — запнулась она.

Юло протянул ладонь еще ближе к ней, и сердце оказалось у самого лица женщины. Она подняла руки и потихоньку обвила пальцами железное сердечко. Рассмотрела его вблизи, понюхала, лизнула. Счастливо засмеялась и повисла всей тяжестью на шее у Юло.

— Дитя у нас будет, — шепнула ему в ухо.

Они расселись круг стола.

— Сядьте поближе! — сказал Само и выложил на стол ворох бумаг.

Слева от него примостилась мать, справа жена. Валент и Кристина сели напротив. Само зашуршал бумагами, но потом снова положил их перед собой. Откашлялся, встал и опять сел. Собрался вроде что-то сказать, но как-то копотливо и слишком робко отыскивал подходящие слова.

— Отец помер, надо с имуществом разобраться, — отозвался он наконец и обвел взглядом сидящих. — Если мать дозволяет и вы согласны, можем поделить немедля…

— Я ничего против не имею! — сказала Ружена.

— А вы двое? — обратился Само к брату и сестре.

— Не овдовей я так нежданно, — первой осмелилась Кристина, — все, может, было бы по-иному, и делиться не пришлось бы так скоро. Но что под силу одной женщине, да еще неимущей? Ясное дело, остался у меня после мужа домишко да клочок поля, да толку-то! Одну коровенку еле-еле на нем выпасаю… А поделимся, полегчает мне, глядишь, со временем и второй раз замуж выйду. Говорю, что думаю, без лукавства…

— Ан выбирай себе ровню! — вырвалось у матери. — А то ходят к тебе женатики!

— Ой, мама! — вскинулась Кристина. — Вы опять за свое?

— Да погодите вы! — прикрикнул на женщин Само.

За столом водворилась тишина, но тут вбежал в горницу мальчик Карол. Подскочил к матери, схватившись рукой за ее колено.

— Самко все врет, будто под кроватью дедушкин призрак бродит, — выпалил он одним духом.

— А ты поглядел? — спросил отец.

— Поглядел!

— Видел что?

— Одну темень!

— Ну вот, зачем же веришь, раз это неправда?

— А я и не верю!

— Вот так и брату скажи!

Мальчик несмело удалился, позабыв прикрыть за собой дверь. Само встал, подошел к дверям; а когда снова сел, Валент посмотрел ему прямо в глаза.

— Не стану скрывать, — начал он, — и мне бы в самую пору делиться… В Праге я привык кое-как сводить концы с концами, выдержал, хоть и не получал из дому каждый месяц увесистых посылок, как другие… С чего было вам посылать! Теперь факультет я окончил, стал работать, тут-то мне и пришлись бы кстати несколько грошей…

— Дело говоришь, все так! — подтвердил Самр. — Стало быть, ничего другого не остается, как делиться… Ежели вы согласны, то я возражать не стану. Самое справедливое — поделимся на четыре доли.

При этих словах Ружена встала и движением руки прервала сына. Все глядели, как она маленькими натруженными руками достала из потайного кармана юбки яичко и положила его на стол. Сильно крутанула. Яйцо несколько раз повернулось и стало — мать опять взяла его.

— Скорлупка на этом яйце, — заговорила она неторопливо и покатала яичко на ладони, — удерживает белок и желток вместе… Эта скорлупка, точно дом и двор, что объединяют семью воедино. Покамест жива буду, хотела бы, чтоб мы были дружные и чтоб в дружбе, любви и согласии было нам где встречаться. Потому оставляю за собой дом и двор. Остальное по порядку делите!

Она умолкла, и дети долго не произносили ни звука.

Само снова зашелестел на столе бумагами. Только минуту погодя они один за одним осмелились поднять голову, поглядеть друг на друга и на мать. Самова жена Мария лишь завздыхала.

— А что ты вздыхаешь, Марка? — спросила свекровь невестку.

— Я к тому только, — отозвалась невестка, — что дом-то намедни мы оправили: по два бревна под водостоком с каждой стороны сменили, дранок на кровлю купили две тыщи, да и за работу платили, вон аж задолжали… А ежели дом к вам отойдет, а значит, и вашим всем детям, надобно и этот долг разделить…

— Ты, Марьена, в это не вмешивайся! — оборвал Валент невестку.

— Как же это не вмешиваться — ведь долг-то нам выплачивать!

— Тебе и впрямь до этого дела нет, Марка, милая, — отозвалась и Кристина. — Вы в доме живете, не мы!

Она с вызовом взглянула на Валента — тот кивнул.

А Мария вдруг ни с чего расплакалась. Сперва начала потихоньку нюнить и утирать платком слезы.

Валента и Само женские слезы смутили, одна лишь Кристина будто их и не видела.

— Чтой-то ты такая жалостливая, душа моя, делимся-то мы или ты нас делить хочешь?!

— Не реви! — накинулся на жену и Само. — Кристина права, мы живем в доме, пусть и долг будет наш!

Когда Само взял сторону сестры, Мария еще пуще расплакалась. И теперь уже ревела в голос, даже тряслась вся — так ее душили рыдания. А тут еще вбежала в горницу дочка, девятилетняя Эма. Собиралась, видно, сказать что-то, уж и рот приоткрыла, и первое тихое словцо из него выпало, но, когда увидела свою мать плачущей, замялась. Сначала палец в рот сунула, потом и сама разрюмилась. И с криком — к матери: «Мамка, мамка!»

Мария встала и чуть успокоилась. Погладила девочку по волосам и к себе прижала.

— Ступай, Эмочка, — сказала она, — ступай, потому как нас тут и за людей не считают!

Она схватила дочку за руку и вышла.

— Да успокойся ты наконец, Судный день еще не настал! — крикнул Само жене вслед. Он поднялся со стула, чтоб пойти за ней, потом беспомощно махнул рукой и снова сел.

— Я ведь по-хорошему хотела! — проговорила тихо мать, резким движением схватила со стола яйцо и собралась уж было спрятать его назад в потайной карман, да неосторожно сжала в руке — яйцо и лопнуло. — А чтоб тебя! — вскрикнула она и досадливо, даже сердито затрясла пальцами, с которых скапывал на пол белок и желток и падали кусочки скорлупки.

Кристина бросилась к матери на подмогу. Она отворила дверь в сени, схватила тряпку и насухо вытерла руку старухе, а потом пол. Минуту спустя все было в порядке. Семья тихо сидела за столом. Мать хлопнула рукой Само.

— Твое слово, ты после меня старшой! Дели!

Само почему-то вдруг расхотелось. Он нахмурился, зевнул, поерзал на стуле и как-то через силу взял в руки карандаш и бумагу.

— Что ж, я — так я! — повел речь Само. — Особо-то и делить нечего, я вот тут переписал все… Четыре коровы, два теленка, два поросенка, двадцать кур, десять гусей, столько же уток, кроме того, два гектара поля и два лугов. Вот и все, давайте делиться!

— Что до меня, я бы вот что предложила, — вступила нетерпеливо Кристина. Видно было, над дележом она изрядно поразмыслила. — Одну корову мне, одну Валенту, а две себе оставьте — вы с мамой вдвоем, пускай у тебя упряжка будет. Да и детей куча — для них много молока надобно… Двух телят — тех тоже нам с Валентом отдай, а поросят себе оставь, тебе нужна убоинка, чтоб было сало, мясо и шкварки. Гуси и утки, о них не поминаю, пускай они у твоей жены будут, ей перо для перин требуется — приданое собирать… А землю, ее вы, мужики, сами поделите… Ну как, согласен, Валент? И ты, Само? А вы, мама?