Гийом Виньо - Ищи ветер

Но и еще кое о чем я думал. Так лучше, говорил я себе. Я чувствовал себя «Эксон-Вальдесом», если бы тому удалось миновать рифы [27] Одна из крупнейших экологических катастроф XX века: американский танкер «Эксон-Вальдес» в 1989 г. потерпел крушение у берегов Аляски, и в море вылилось 40000 тонн нефти. . А моя Аляска растворилась в толпе, Аляска с ушами Микки-Мауса, с такой беззащитной, такой девственно нетронутой морской фауной, скрылась, даже не подозревая о том, что ее миновало.

Мне нужно было выспаться. Опять. Будущего нет, учит И-цзин, есть лишь вечный поток настоящего. Это прекрасно, что нет будущего, это просто замечательно, но спать все же время от времени надо, если хочешь, чтобы настоящее продолжалось. Иные случайности неизбежны, сказала Мэй. Только кое-кто ими бросается.

В сувенирном магазинчике на выходе из парка я купил одноразовый фотоаппарат. Сам не знаю, что это мне вздумалось. Выбрал самую навороченную модель, с водонепроницаемым корпусом, вспышкой, широкоугольным объективом. Ни одного снимка я не сделал. И Нуну больше не искал, сел в машину и поехал дальше, к океану.

Я припарковал «Бьюик», когда солнце уже садилось. Море славно колыхалось зыбью, лизало каменистый берег. Три серфингиста ловили последнюю волну. По дороге я купил холодного пива, открыл бутылку и сел на берегу. Затянутая в неопрен троица, вылезая из воды, помахала мне. Я спросил о погоде: можно ли ожидать в скором времени большой волны? Самый высокий из троих посмотрел на закат и задумчиво покивал.

— I guess tomorrow, yeah [28] Да, я думаю, завтра ( англ .) , — изрек он.

Двое других, посмеиваясь, поведали мне, что он вычитал это в Интернете, на что кудрявый дылда, кажется, сильно обиделся.

— No, man, I can tell by the clouds [29] Нет, парень, я могу предсказать по облакам! ( англ .) ! — заспорил он.

— The fuck you can… — фыркнул один из его приятелей. — So, you gonna be here, dude? [30] Значит, будешь здесь, пижон? ( англ .)

Dude ? Отвечать я не стал, только пожал плечами. Вода, наверное, была еще холодная.

— All right, later then [31] Хорошо, тогда до скорого ( англ .) .

Они уехали в стареньком джипе. Я допил пиво, вернулся в машину и вырубился на четырнадцать часов благословенного сна. Exit, вечный поток настоящего.

Денек выдался чудесный. Даже остывший вчерашний кофе в термосе показался мне сносным. Волны были что надо — высокие валы, мощные и ровные. В бухте ни души. Я открыл замочки багажника на крыше, снял длинную желтую доску, натянул плавки. Я не позволял себе долго раздумывать — иначе так и не решился бы.

Дно оказалось опасное, и скоро я понял, почему здесь так мало народу. Примерно на метровой глубине волны разбивались об острые подводные скалы. Вода была холодная, но терпимо. Я благополучно миновал рифы и передохнул, сидя на доске. Волны качали ее, и мои ноги время от времени задевали выступавшие над водой каменные верхушки. Я невольно улыбнулся. Почему люди думают, что серфинг опасен? Боятся утонуть, боятся акул или там, не знаю, передозировки кислоты. Не того они боятся, риск — вот он, под самой поверхностью. Вот что в серфинге по-настоящему страшно: с полуметра воды въехать в коралловый риф на сорока километрах в час. Уж я-то знаю.

Минут через десять пришла отличная волна, метра два, не меньше. И вот тут-то, глядя, как она приближается, я осознал, до чего же давно у меня этого не было. Мне стало страшно. Ощущение отчетливое и недвусмысленное. Ничего общего с непонятными метаниями последних недель. Страх. Комок в желудке, сухость во рту, желание смыться. Так просто и потому прекрасно. Я направил доску к берегу, прошло несколько секунд, прибой зашелестел в ушах, и волна тихонько подняла меня. Я сделал несколько гребков руками, набирая скорость, и выпрямился. Заскользил по прозрачному склону вниз, не упуская из виду проносящиеся подо мной рифы. Киль ударился раз-другой, но доска удержалась. Мне было жутко, все чувства обострились до предела, упаду — напорюсь, билось в голове. Наша жизнь — такая малость. Высмотрев, наконец, кусок дна без камней в нескольких метрах от берега, я расслабился и повалился в опадающую пену. И рассмеялся, вспомнив синие валы-гиганты на отмели Кортеса, открытый океан в Сан-Диего, рассмеялся, поняв, как безвозвратно утратил былой драйв. Я постарел, точно. Почему-то это было очень смешно. И действовало умиротворяюще: вроде как бедолага, у которого больше не встает, оглядывается на свою жизнь и говорит себе, что, в общем-то, потеря не так уж и велика.

Я вышел из воды в превосходном настроении. И лег обсушиться на солнышке.

Это должно было случиться. Если тратить деньги, как я, не считая, рано или поздно потеряешь кредит. А кредит — такая штука, кто его потерял, того легко найти. Когда девушка в окошке щелкнула ножницами по моей последней карточке, чувство было, как у правонарушителя в бегах, когда он видит в газете свой фоторобот и говорит себе: «Надо же, очень похож!» То есть вдруг становится куда труднее затеряться в толпе. Банкрот — это прозрачно и недвусмысленно. Вся закавыка в том, что, когда скатываешься на дно, глубина теряет всякую таинственность. Наконец-то. Я расплатился на заправке наличными, припарковался в сторонке от бензоколонок и, выйдя из машины, уселся на капот «Бьюика» — лучше места для медитации не найти. Разложил на теплом металле свои последние мятые доллары. Насчитал сто шестьдесят восемь.

Проблема-то выеденного яйца не стоила. Кончились деньги? Звонок-другой — и я мог бы хоронить себя дальше еще на несколько тысяч долларов, это точно. Но станет ли от этого легче? Вот в чем вопрос. Поможет ли пополнение текущего счета хоть что-то прояснить в моей жизни? Первым побуждением — я, как-никак, североамериканец — было ответить утвердительно, но и альтернатива напрашивалась сама собой. Я достал из бардачка И-цзин, нашел в карманах три монетки — посмотрим, что скажет мне этот лукавый оракул. Цзин, сказал он, колодец. «Если почти достигнешь воды, но еще не хватит веревки для колодца, и если разобьешь бадью, — несчастье!» Я размышлял, рассеянно поигрывая монетками. Телефон-автомат в вестибюле заправочной станции знать меня не желал. Сто шестьдесят восемь долларов, если вдуматься, совсем неплохие деньги. Вовсю светило солнце. Влажный бриз дул с запада, приносил запахи земли, непривычные, какие-то плотские. Следуя железной, хоть и труднопостижимой логике, я отправился в Луизиану.

Дерек не спускал с меня глаз. Неподвижный, как изваяние, на табурете за кассовым аппаратом, долговязый, поджарый негр целыми днями наблюдал, как я потею над электроплитой и обжигаю руки то грилем, то кипящим маслом, что всякий раз вызывало у него неудержимый хохот. Меня это даже раздражать перестало, уж очень искренне он веселился. А все остальное время — просто не спускал с меня глаз. К чему придраться — не находил и все равно опасался. Я бы тоже опасался на его месте. Каждый вечер около одиннадцати, закрыв лавочку, он ставил мне пиво, расплачивался наличными за отработанный день, а когда я уходил, с тревогой смотрел мне вслед. Наутро я являлся на работу без опоздания, и при виде меня лицо у Дерека в первую минуту вытягивалось. Он не мог взять в толк, каким ветром занесло белого человека с непривычным выговором в Шелл-Бич и, тем более, с какой стати ему понадобилось работать за черный нал в паршивой забегаловке. Впрочем, благодаря гибкости ума и широте взглядов он мало-помалу привыкал.