Борис Виан - Осень в Пекине

— Сначала это действительно подавляет, — сказал он. — Но потом привыкаешь.

Анжель понял так, что сказанное археологом относится к Анну с Бирюзой.

— Не думаю, — возразил он.

Они спустились по пологому склону дюны вниз. Отсюда были слышны возгласы разгружавших машины рабочих и звонкий металлический стук бьющихся друг о друга рельсов. Вокруг ресторана копошились, словно насекомые, разные по размеру и форме фигурки, среди которых деловито и важно расхаживал Амадис Дюдю.

Афанарел вздохнул.

— Непонятно, почему все это меня так взволновало, — сказал он. — Ведь я уже не молод.

— О… — протянул Анжель. — Зря я вам, наверное, все это рассказываю…

— И совсем не зря, — сказал Афанарел. — Просто я за вас переживаю. Понимаете, я думал, что мне уже все безразлично. — Он остановился, почесал затылок и снова двинулся в путь. — Это все пустыня… — заключил он. — В пустыне хорошо сохраняешься. — Он положил руку Анжелю на плечо. — Пожалуй, нам здесь придется расстаться, — сказал он. — Не хочу лишний раз встречаться с этим типом…

— С Амадисом?..

— Да. Он… — Археолог с трудом подбирал слова. — … Он… он мне положительно остопиздел. — Залившись краской, Афанарел пожал Анжелю руку. — Конечно, мне бы не следовало так выражаться, но этот Дюдю просто невыносим. До скорой встречи! На днях зайду к вам в гостиницу, в ресторан.

— До свиданья, — сказал Анжель. — Хотелось бы взглянуть и на ваши раскопки.

Афанарел только покачал головой.

— Что там интересного? Одни коробочки кругом. Правда, симпатичные. Ну, я пошел. Приходите, когда хотите, я буду рад!

— До свиданья, — повторил Анжель.

Археолог резко свернул направо и исчез в песчаной впадине. Анжель ждал, когда его седая голова вынырнет снова, и скоро увидел его даже во весь рост: носки Афанарела выглядывали из его высоких парусиновых ботинок, и весь он чем-то походил на белоногую лошадь. Затем археолог снова исчез за очередной песчаной выпуклостью. Фигура его постепенно уменьшалась в размерах, однако следы шли точно по скрученной, как свиной хвостик, прямой.

Анжель снова посмотрел в сторону белого ресторана, украшенного и там и тут яркими цветами, и устремился вперед, к своим товарищам. Рядом с чудовищными по размеру грузовиками съежилось маленькое желтое с черными шашечками такси. Вид оно имело жалкий, как старая колымага рядом с современным, созданным по проекту очень известного в узком кругу изобретателя лимузином.

Недалеко от гостиницы на вздымающихся ветрах трепетало, как на мачте, ярко-зеленое платье Бирюзы. Оно было залито солнечным светом и, несмотря на неровности почвы, отбрасывало на песок очень красивую фигурную тень.

— Уверяю вас! Это правда, — повторил Мартен Толстен.

Его упитанное розовое лицо сияло от возбуждения, а из каждого волосика на голове торчало по хохолку.

— Толстен, я вам не верю, — ответил археолог. — Что угодно можете говорить, только не это. Ваши прочие нелепицы я тоже слушать не буду, не в обиду вам будь сказано.

— Черт! — расстроился Толстен.

— Толстен, переписали бы вы мне лучше третью песнь «Мальдорора»: слова пишите задом наперед, ну и, где надо, соответственно, меняйте написание.

— Хорошо, хозяин, — ответил Толстен. Но вдруг его прорвало, и он добавил: — Пойдите и посмотрите сами!

Афанарел смерил его внимательным взглядом и покачал головой:

— Вы неисправимы. Но так и быть. Наказание ваше я усугублять не буду!

— Хозяин! Умоляю вас!

— Ладно, схожу, — пробурчал, не выдержав такого напора, Афанарел.

— Это она и есть, уверяю вас. Помните описание в учебнике Уильяма Багля? Полностью совпадает!

— Вы сошли с ума, Мартен. Думаете, линию Веры можно так вот просто взять и найти? Выходку вашу я вам прощаю, поскольку вы дурак, но во всем надо знать меру. Вы же взрослый человек, в конце концов.

— Да послушайте же, черт возьми! Это же правда…

Афанарел дрогнул. Впервые за все время раскопок после ежедневного доклада Толстена у него создалось впечатление, что произошло нечто поистине значительное.

— Надо посмотреть, — сказал он.

Затем встал и вышел.

Дрожащее пламя газовой лампы с колпаком ярко освещало землю и брезент палатки, вырезая из мрака ночи светлое конусообразное пространство. Голова Афанарела была скрыта темнотой, на оставшуюся же часть тела падал мягкий свет от раскаленного колпака. Мартен семенил рядом с археологом, энергично перебирая короткими ногами и вращая круглым задом. Они передвигались в кромешной тьме, и только электрический фонарик Мартена указывал им путь к узкому глубокому отверстию, ведущему к очистному забою шахты. Мартен начал спускаться первым; он пыхтел, цепляясь за перила из черненого серебра, которые Афанарел с присущей ему неумеренной изысканностью — недостатком большим, но простительным — велел укрепить в проходе, ведущем к месту раскопок.

Афанарел посмотрел на небо. Астролябия мерцала, как обычно — три черные вспышки, одна зеленая, две красные и под конец две бесцветные. Желтоватая и дряблая Большая Медведица испускала световые толчки низкого напряжения, а Орион и вовсе потух. Археолог пожал плечами и солдатиком прыгнул в темное отверстие. Он надеялся приземлиться на толстую жировую прослойку своего доверенного лица. Однако Мартен уже прошел вперед по горизонтальной галерее, и поэтому ему пришлось вернуться, чтобы помочь своему хозяину выбраться из земли, в которой худощавое тело последнего оставило плутонообразный цилиндрический отпечаток.

Через сколько-то там чего-то галерея разветвлялась практически во всех мыслимых направлениях. Это было результатом напряженного труда большого археологического коллектива. Каждое ответвление было соответствующим образом пронумеровано — на белых дощечках красовались грубо начерченные цифры. Электрические провода совершенно бесшумно шли под потолками подземных каменных галерей. То тут, то там светили электрические лампочки, тужась изо всех сил перед тем, как лопнуть. Издалека уже доносилось хриплое дыхание работающего на сжатом воздухе насоса, с помощью которого Афанарел, предварительно превратив воздух эмульсионным методом в аэрозоль, избавлялся от смеси песка, земли и камней, а также от всякой прочей гадости, ежедневно перемалываемой его отбойными станками.

Они шли по галерее номер семь. Афанарел с трудом удерживал Мартена в своем поле зрения, ибо последний, придя в состояние крайнего возбуждения, стремительно продвигался вперед. Галерея была проложена как бы одним ударом, по прямой, и в конце ее можно было уже различить тени афанареловых людей, управляющих мощной и сложной техникой, с помощью которой археолог добывал свои чудесные находки, составляющие гордость его коллекции, хотя та и признавалась в этом только наедине сама с собой.