Марен Мод - Сальто ангела

Мне плохо. Всю ночь меня мучила тоска. Она, точно спрут, схватила меня за горло, обвила щупальцами, у меня дрожат ноги и сводит челюсть. Она пришла извне, нашла меня там, где, как мне казалось, я в безопасности — в моей комнатке на Монмартре.

Она узнала меня в платье в горошек и в женских туфлях. Это то же злое животное, которое приходило ко мне в детстве. Она хочет высушить мой мозг, заставляет смотреть на себя в зеркало, разглядывать свое отражение в бледном свете ванной комнаты. Она говорит за меня моим мужским голосом, и в моей мужской голове звучат слова: «Ну что, Жан Паскаль Анри Марен, попробуешь поиграть во все это? Попробуешь не подчиниться правилу? Ускользнуть от военной службы и мужских трусов? Считаешь, что ты женщина и что природа ошиблась? Что виноват не ты, а кто-то другой? Ты только жертва? И оплакиваешь свою судьбу? А если ты просто отказываешься смотреть правде в глаза? Ты презираешь то, что называется обществом? Ты считаешь его прогнившим? А может быть, гниль этого общества — ты сам? А может быть, ты просто чудовище?»

Как бы я хотел его убить, этого кровопийцу, тянущего из меня силы. Но мне нечего ему ответить. Нечего сказать и всем тем, кто задает мне вопросы, — врачам, моей семье, различным надзирателям. У моего тела нет голоса, оно отзывается, как может. Молча и болезненно отбрасывает оно то, что его стесняет и душит. Мне кажется, что внутри меня началась невидимая химическая война. Долгая, двадцатипятилетняя. «Посмотри, Жан Паскаль Анри, — говорит Магали, — посмотри на поле битвы. Противник все еще сильнее тебя. У него много средств в запасе. Сильных средств».

Приближается весна, а с ней и военная медицинская комиссия. В семье все еще звучит патриотическое: «Ты будешь настоящим мужчиной, мой сын». И вот я иду на эту ужасную встречу с представителем военного ведомства. Старый ветеран, в чинах, тот, кто «спас твоего отца». Даже в мирное время он считает себя военно-полевым врачом, этот бывший легионер и охотник за дезертирами.

— А, вы сын Марена? Я хорошо знал вашего отца, мы служили вместе во время войны. Поблагодарите от меня вашу матушку — гусиная печенка из Керси просто великолепна.

Его дом находится где-то у Ножан. Круглый столик у входа, имитация восточного ковра, гостиная в стиле Людовика XV и кабинет. Все очень строго и повсюду военные реликвии. Медали под стеклом, благодарности, вставленные в рамочку, осколок снаряда четырнадцатого года вместо пресс-папье.

— Мой мальчик, я мог бы быть вашим отцом. Если ваша семья посылает вас ко мне, значит, она ценит мой опыт в этой области.

В какой области? Он говорит, чтобы просто говорить, так же как в пятидесятые годы, когда он был депутатом, жалким третьесортным политиком.

— В сорок третьем я отправлял вашего отца из Компьеня.

Чего он от меня ждет? Что я сейчас брошусь на ковер к его ногам в знак благодарности?

— Я всегда старался дать ему хороший совет, так же как и вашей матушке.

Мне надо обороняться. Вежливо и лицемерно, но я должен попытаться защитить себя и обойтись без медалей и форменной фуражки. Если я его разозлю, он может меня силой запихнуть в казарму, отдать на растерзание полковым самцам. С ним надо быть осторожным. Нельзя попасться в ловушку. У него есть связи в военном министерстве. Моя мать обратилась к нему за помощью, и он, конечно, на ее стороне, а не на моей. Надо ему польстить. Такие вояки любят, чтобы ими восхищались, чтобы им льстили.

— Я знаю, что вы очень много сделали для нашей семьи, доктор.

Он приосанился. Выпятил грудь и животик, выпрямил спинку, этот сержант с напомаженными усами, дослужившийся до капитана. От него пахнет бараньим рагу и лавандой. Он мне противен, но я бросаюсь, как в воду:

— Я гомосексуалист.

— Я вижу.

А ведь я оделся совершенно нейтрально: черные брюки, белый свитер, строгое пальто.

— Мне сказали, что вы наблюдаетесь у психиатра.

Ему все сказали. И, наверное, умоляли во имя старой дружбы использовать весь свой авторитет, чтобы повлиять на такого упрямца, как я.

— Молодой человек…

Он задрал подбородок, и взгляд его устремлен куда-то вдаль. В армии никогда не произносят слово «гомосексуализм». Пусть под одеялами и в туалетах этим занимаются, но ни в коем случае не надо об этом говорить.

— …Молодой человек, французская армия свободно делает свой выбор. В наше время медицинская комиссия уже не такая, как раньше. Мои коллеги практикуют теперь то, что они называют «медицинский отбор». Вам пришлют повестку, вы пройдете комиссию, и армия вынесет решение.

— Я не могу.

— Что вы не можете, молодой человек? Я надеюсь, что вы пришли сюда не за тем, чтобы я помог вам освободиться от армии? Это было бы уже слишком!

— Я так не говорю.

— Действительно, вы так не говорите. Но вы мне «только» сказали, если я могу так выразиться, что вы гомосексуалист.

— На самом деле я не знаю.

— Как не знаете?

— У меня нет определенной половой принадлежности. Но в армии я буду считаться гомосексуалистом, а я этого не перенесу. Я не могу находиться среди мужчин. Вы прекрасно знаете, что они со мной сделают!

— Нет, молодой человек, я не знаю. Все, что я знаю, и все, что я вижу, это то, что передо мной симулянт. Вы надеетесь увильнуть от выполнения гражданского долга под тем предлогом, что вы гомосексуалист. Это ваше дело. Но в таком случае я ничем не могу помочь вашей семье.

— Не семье, мне! Речь идет обо мне! Меня хотят отправить к мужчинам. А я не мужчина, я их боюсь. Я покончу с собой, если меня отправят силком!

Он аж подскочил от праведного гнева.

— Покончите с собой? Ах, нет, молодой человек! Не надо передо мной разыгрывать такие комедии! Я пятьдесят лет в медицине и тридцать в армии! Видел на своем веку педерастов, знаю, что это такое. Все время хнычут и говорят, что покончат с собой. Кстати, после ваших недавних волнений их все больше и больше. Просто мода какая-то. Вы не убьете себя, молодой человек! Вы будете как все, и армия вас исправит! Именно этого вы и боитесь! Никогда не думал, что сын моего друга Марена может оказаться трусом.

— Я вас прошу, вы же врач, вы должны понять… Я сделал все, что мог. Два раза в неделю я хожу к психиатру. Я не сумасшедший, да он и не прописал мне никакого лекарства. У меня и еще один врач есть. Он меня понимает. Он лечит меня от гормонального дисбаланса.

— Мой бедный мальчик, вы просто больны. И я согласен с вашей матерью: лучшее, что может быть для мужчины, — это армия. И если это несчастье, то я вам его желаю!

Болен. Я из-за него болен, меня от него тошнит.

Я возвращаюсь на Монмартр, в тот призрачный мир, который я себе на время избрал. В моей голове роятся истории, услышанные от всех этих Каролин и Магали с панели: транссексуалов помещают в казарменную больницу, накачивают лекарствами, чтобы «сделать из них мужчин». Один знакомый молодой врач рассказал мне, как он «лечил» двух таких в военном госпитале.