Марен Мод - Сальто ангела

Сегодня начинаются занятия в колледже. Я вхожу в шестой класс и сразу понимаю, кто здесь «хозяева». Выстроившись в линейку, ханжески послушные, стоят они, зажав портфели между ногами, выставив вперед ширинку, у одних грязную и вызывающую, у других элегантную и безупречную. Они источают одинаковый запах, они не замедлят проявить свою силу, свою хитрость, свою мужскую низость. Ведь именно для этого они здесь. Для того, чтобы изучать географию и победителей, математику и пол ангелов. Чтобы бессвязно бормотать поэмы, вопить на гимнастике, дрожать над непристойными картинками, драться, плеваться после первой сигареты и оценивать взглядом груди девочек. Они меня стесняют. Однако я должен разыгрывать ту же карту. Но моя карта — фальшива. Они об этом сразу догадываются, у них на это нюх. Я любуюсь своим отражением в зеркалах, в витринах магазинов, в лужах, оставленных осенним дождем. Зеркало… мое любимое зеркало… но о чем тебя спросить? Я нахожу себя красивым, но это женская красота. Наслаждаясь своим отражением, я осмеливаюсь посмотреть на себя как на женщину.

Все ушли… Беатрис, наша служанка, крупная нормандка с голубыми глазами и рыжими волосами, обладательница пышной груди и мощных бедер, пошла на рынок. Мама уехала за покупками… Тонкая, элегантная, с прозрачно-голубыми глазами, в платье цвета незабудок она ушла под руку с отцом. Папа в строгом сером костюме с галстуком. Братья уехали с ними. Я остался в доме один.

В маминой комнате мебель очень простая: большая деревенская кровать и традиционный зеркальный шкаф. В ободряющей тишине временного одиночества я замираю перед этим шкафом. Зеркало отражает образ нескладного мальчишки, какой я и есть на самом деле, на правом колене ранка, покрытая корочкой, которую я иногда расчесываю, не давая ране затянуться… Медленное заживление ранки меня зачаровывает. Я срываю корку. Ранка начинает кровоточить. Я морщусь и любуюсь чистотой царапины. Она заживет тогда, когда я захочу: ничтожная власть над непослушным мне телом. За зеркалом хранятся сокровища, которые меня притягивают. Страшно и прекрасно… Платья мамы. Ее белье, ее бюстгальтеры, чулки, весь этот аромат женщины, чудесный и недоступный.

Я дрожу от страха, что меня застанут. Прислушиваюсь, открываю дверь шкафа, которая издает легкий скрип — знак предупреждения… То, что я делаю, — страшный грех и очень опасно. От этого мое желание еще сильнее, еще непреодолимее. Дрожа, я выбираю лифчик, комбинацию, трусики, чулки, платье… В последний момент я добавляю пояс с подвязками, раньше я о нем не знал. Кучка моей одежды на коврике у кровати кажется чем-то неприличным, вульгарным, грубым рядом с нежным, полным неги шелком. Бархатистые чулки ласкают мои ноги…

Все на мне сидит не так, как надо, Я не обращаю внимания на нелепость пустого лифчика на моем худеньком теле. Я сажусь, чтобы пристегнуть к поясу чулки… платье струится, точно пена. Мама любит все оттенки синего цвета. Я весь в голубом, в аквамариновом. Туфли мне велики, и я, позируя, слегка покачиваюсь перед зеркалом.

Теперь я настоящий, первый раз в жизни. Мне делается страшно.

Неведомая сила, которая привела меня в эту комнату и управляла мною, подсказывает, что именно сейчас я превращаюсь в самого себя, что я похож на маму и что я — это немножечко она. Проходят долгие мгновения, столь существенные в моей жизни. Моя хрупкость становится понятной, тонкость черт моего лица — очевидной. Наконец-то я рассматриваю себя изнутри, и внутренний образ соответствует внешнему. Я это ощущаю очень сильно, я бледнею и хватаюсь за собственное отражение, чтобы от смятения чувств не упасть в обморок.

А если кто-нибудь войдет?

Волнуясь, я снимаю мамины вещи, складываю их, разглаживаю и возвращаю на место до следующего раза. Теперь, когда я открыл это редкое удовольствие, я буду часто в нем нуждаться. Отныне со страхом и нетерпением я начну ждать выходных, когда вся семья покидает дом, чтобы предаться своему тайному счастью. Наконец-то мне ясно, что я переступил фантастическую черту. Я нарушил закон, еще не зная какой, но очень важный. Меня охватывает дрожь. Женский образ четко обозначился и занял подобающее ему место. Я полюбил себя.

«Кто хочет, тот может» — таков девиз на фронтоне колледжа. Надпись на немецком языке придает этому призыву еще более императивный тон: «Тот, кто хочет, — может». Я не боролся за получение первого места, я сел в последнем ряду около окна с чувством легкого унижения, оттого что попал в шестой «М»… Это современное отделение, наименее престижное. Те, кто учит латынь, французский, — они в «А», они интеллектуалы. У них другие книги, один только латинский словарь Гаффьо таких размеров, что не влезает в портфель, и уже это придает им особую значительность. Они изучают духовные материи и мертвые языки. Отец считает это бесполезным занятием. Он прагматик, неверующий, с легким коммунистическим уклоном. Он решил, что его «мокрая курица» будет осваивать математику и технические науки. Так он укрепляет свой преподавательский авторитет. Однако даже не поговорив со мной, без всякой просьбы с моей стороны, он освободил меня от гимнастики.

Преподаватель гимнастики не любит «освобожденных». Это всегда подозрительно, когда освобождают от физических упражнений. Он осматривает меня с головы до пят и спрашивает:

— Тебе не нравится спорт?

Я отвечаю, как учил отец, что у меня слабое здоровье. Я перечисляю по пальцам все свои болезни. Я их пересчитываю, чтобы подавить страх и не покраснеть. Этот маленький коренастый футболист со свистком на шее, в полосатых носках, меня презирает. Но только бы он меня не заставлял… Я боюсь раздевалок, где мальчишки скидывают с себя одежду, крича и толкаясь. Я боюсь карабкаться по веревке, потому что у меня слишком слабые руки, боюсь прыгать через «коня», боюсь баскетбольного мяча, чересчур жесткого. Я играю только каучуковыми мячиками, они мягкие и легко прыгают, когда их ударяешь о стену во дворе, будто курица клюет хлебные крошки.

— Иди сядь там.

Он отсылает меня пренебрежительным жестом, и я с облегчением вздыхаю. Книги — вот мое убежище. В моем распоряжении вся Зеленая Библиотека — и я получаю первые премии по истории, по математике, по всем предметам. Я занимаюсь без устали, чтобы продраться сквозь джунгли начального класса и быть везде первым. Я хочу быть усидчивым, одиноким, молчаливым, скрытным, недоступным. У меня нет выбора, шутки окружающих не вызывают у меня смеха. Я чувствую себя более взрослым, не таким, как остальные. Я размышляю о мире и о себе и живу в этой странной атмосфере, словно в ссылке. Мне кажется, что другие ребята не похожи на меня. То немногое, что я о себе знаю, и упорное молчание семьи по поводу моего детского члена, который так и не растет, вынуждают меня думать только о себе, разговаривать только с самим собою и порождают во мне страх перед себе подобными.