Жан-Люк Утерс - Путешествие с Люком

Я совершенно забыл о Люке, оставшемся в трейлере. К счастью, больничная стоянка располагалась не на крутом склоне. Когда я пришел, Люк уже проснулся и весело щебетал, лежа в своем гнездышке. Я взял его на руки и вдруг разрыдался бурно, как ребенок, не в силах унять слезы. «Какой ужас! — думал я. — Что если бы Люк стал жертвой выкидыша! И не сидел бы сейчас у меня на руках и не вытирал бы мне лицо своими мокрыми пальчиками». При виде Люка, который бросился к ней, Жюли попыталась удержаться от плача, чтобы не превращать эту встречу в мелодраму. Это ей не очень удавалось, время от времени по ее щеке все-таки скатывалась слеза. Люк, доселе никогда не видевший нас в таком состоянии, тоже расплакался, видимо, смутно почувствовав, что лишился чего-то неведомого, безымянного.

К концу дня Жюли выписали из госпиталя. Пока она лежала там, мы с Люком сели на автобус и поехали в аквариум посмотреть на белого кита, который плавал в отдельном бассейне. Огромная туша то исчезала в глубине, то выныривала на поверхность, взбаламучивая воду и выбрасывая вверх огромные фонтаны, приводившие Люка в полный восторг. Я рассказал ему, как кит проглотил Иону и как тот благополучно жил у него в животе, питаясь рыбой и планктоном, а кит ничегошеньки не знал об этом. В общем, кит стал для Ионы кем-то вроде мамы.

Вечером Жюли сказала мне с дрожью в голосе, что у нее больше нет сил продолжать путешествие. Она чувствовала себя опустошенной и частично даже виновной в случившемся. Мы проявили элементарную неосторожность и пренебрегли советами медиков. Она не упрекала меня ни в чем конкретно, ведь мы принимали все решения вместе. Но пересечь Канаду с запада на восток — нет, это немыслимо, на такое не отваживаются даже канадцы. Я знал, что настаивать бесполезно, Жюли не изменит своего мнения. «Ладно, мы решим завтра, — сказал я, обняв ее. — А теперь надо отдохнуть, ты должна выспаться, моя дорогая».

Ночью мне приснился кит, кувыркавшийся в волнах. Всякий раз, как он разверзал свою огромную пасть, оттуда вылетали десятки младенцев, которые тут же начинали плавать вокруг него, то и дело ныряя в море и выныривая обратно.

Что касается Жюли, то ей, по-видимому, приснились поезда. Во всяком случае, утром она заговорила со мной о трансканадском поезде, информацию о котором вычитала когда-то в своем путеводителе: это был Canadian Pacific Railway, комфортабельный экспресс, преодолевавший за четверо суток расстояние между Ванкувером и Монреалем. «Всего четверо суток? — переспросил я. — На машине это займет как минимум вдвое больше».

— Вот именно это меня и отпугивает. А ты поезжай на машине, если хочешь.

Последовала короткая дискуссия, касавшаяся судьбы Люка, чье общество мы стали оспаривать друг у друга: Жюли, ссылаясь на свое состояние, я — на невыносимое одиночество, грозившее мне во время этого восьми или девятидневного переезда.

Потом мы отправились на вокзал. Поезд отходил ежедневно в восемь тридцать вечера, и на сегодня еще оставались свободные места. Мы купили билет для Жюли. Я спрашивал себя, чем на самом деле объясняется ее решение ехать поездом — усталостью от непрерывных странствий или, что более вероятно, усталостью от супружеской жизни? Ибо вот уже шесть месяцев как мы с ней жили бок о бок, не расставаясь ни на минуту, терпя друг друга с утра до вечера.

Сцена на вокзале вылилась в мелодраму, какими изобилует кино: душераздирающее расставание женщины с возлюбленным, матери с ребенком; когда Жюли взяла на руки Люка, слезы хлынули из ее глаз с удвоенной силой. «Люк, возлюбленный мой!» — шепнула она ему на ушко, тогда как ее возлюбленным, вообще-то, был я. В общем, смятение достигло апогея — смятение чувств, как это всегда бывает при прощаниях и встречах.

И вот мы в последний раз видим Жюли за окном ее купе, и я не верю своим глазам: неужели она сейчас уедет от нас в этом великолепном голубом экспрессе с золотыми буквами «Canadian Pacific Railway» на вагонах?! Она машет левой рукой, а правой утирает слезы. Люк машет ей в ответ, я тоже. Начальник вокзала дает свисток, и поезд медленно, с адским грохотом, трогается с места. Мы с Люком бежим по перрону все быстрей и быстрей, чтобы не потерять из вида Жюли, которая высунулась из окна. Я кричу ей: «Pericoloso sporgersi!» [58] «Не высовываться!» ( итал.) , но тут поезд набирает скорость и с пронзительным гудком исчезает в ночной тьме.

Теперь я испытывал только одно желание — сесть в машину и попытаться нагнать поезд, чтобы встречать Жюли на каждой станции. Сверившись с картой, я увидел, что ближайшая остановка будет в Банфе, в районе Скалистых гор. Однако в этой гонке за поездом мне предстояло покрыть расстояние в восемьсот пятьдесят километров, а я не забыл, что, несмотря на новенькие тормоза, старичок «фольксваген» даже на ровной местности может ехать со скоростью восемьдесят восемь километров в час, не более. Может быть, поезд сделает остановку и раньше, в Хоупе или Камлупсе, но, пока я буду наводить справки на вокзале, он окажется уже далеко. Ладно, Люк, отправляемся в путь! Нам больше нечего делать в Ванкувере, тем более без Жюли. Снова зарядил мелкий дождичек: как говорили, самая привычная погода для Ванкувера, притом что здесь не бывает морозов, а это истинное чудо в Канаде, где температура иногда падает до минус тридцати, — самый подходящий климат для старых эскимосов, которые покидают свои иглу, чтобы отправиться умирать в Ванкувер, как другие старики едут оканчивать жизнь в Ницце или Майами.

Я вихрем сорвался с места и выехал на шоссе, идущее вдоль железнодорожных путей. Но поезд Жюли давным-давно пропал из виду. Даже его свистков уже не было слышно в темноте. Проехав несколько километров, мы уткнулись в опущенный шлагбаум, и я приготовился увидеть, как мимо нас промчится роскошный Canadian Pacific Railway с Жюли в вагоне; увы, это был нескончаемо длинный товарняк, мешавший нам проехать. Люк, привязанный ремнем безопасности к сиденью, заснул, устав от переизбытка эмоций. Это ведь и впрямь ужасно — первое расставание с мамой. Стоит только посмотреть, как малые ребятишки цепляются за юбки матерей на школьном дворе, в первый день занятий, рыдая так, словно расстаются с ними навеки. Нужно иметь каменное сердце, чтобы не дрогнуть при виде этой сцены.

Шоссе, пересекавшее Канаду с запада на восток, тоже значилось под номером 1. Интересно, какая инстанция присваивает номера дорогам и какими критериями при этом руководствуются чиновники? Эти вопросы не давали мне покоя все последующие дни. В противоположность своему калифорнийскому аналогу, автостраде, которая идет вдоль океана, вполне заслуживая тем самым почетное первенство на карте, трансканадская магистраль проложена без всякого учета природного рельефа и с полным отсутствием логики: сворачивает то к очередной речке, то к американской границе. Вот и сейчас мы довольно долго ехали вдоль берега реки Томпсон. Время было уже позднее, я вилял вместе с дорогой, следуя указателям, ведущим к лыжным равнинным трассам. На дворе стоял сентябрь, до зимнего сезона оставалось еще несколько месяцев, но эти неизменные плакаты высокомерно игнорировали реальность. Я растроганно вспомнил озеро в брюссельском лесу Камбр, точно так же обвешанное щитами с изображением конькобежца и грозной надписью: «Запрещается выходить на лед!» Даже в самую страшную летнюю жару местным властям не приходило в голову снять эти плакаты, над которыми смеялись вспотевшие от зноя гуляющие.