Артур Япин - Сон льва

— Давай и ты! — сказала она, шлепая по дну бассейна в сторону террасы, — если знаешь, куда хочешь попасть, то зачем идти в обход?

Максим, никогда не ходивший даже по газону, если на нем была запрещающая табличка, решил не отставать от Галы. Подбадриваемый криками публики на террасе, он сбросил свои ботинки и подвернул брюки. С Галой он не боялся показаться смешным.

Сидя в кафе где-нибудь в городе, они вели долгие неторопливые разговоры. Кто-нибудь другой мог бы сократить их беседы до получаса, но Максим и Гала были так поглощены друг другом, что порой подолгу молчали. Пока было достаточно мыслей, слова казались ненужными. Паузы в беседах состояли на три четверти из удовольствия от совместного молчания и на четверть из неловкости, вызванной взаимным непониманием. Каждый считал речи другого ярче и не хотел мешать словесному оформлению сокровенных мыслей собеседника. Впрочем, было не совсем так. Оба наслаждались паузами, и когда один из них снова начинал говорить, это было ценно прежде всего потому, что влюбленные чувствовали искренность друг друга.

Лишь после нескольких недель таких совместных размышлений они заговорили об эпилептическом припадке Галы. В тот вечер они лежали под деревом перед пивоварней посередине площади с оживленным трамвайным движением. Солнце отражалось от огромных медных котлов и сквозь ветки бросало на двух молодых людей теплые золотые отблески, так что Гале пришлось прикрыть глаза рукой. Она рассказывала о своей обостренной чувствительности к свету и о кровозлиянии в мозг, произошедшем в детстве. Из-за этого у Галы появилось черное пятно перед глазами и начались эпилептические припадки.

Я нерегулярно принимаю таблетки, — сказала она так, словно гордилась этим. — А если и принимаю, то не очень-то придерживаюсь предписаний. Вернее, совсем не придерживаюсь. Не пить, не курить, рано ложиться спать. Мне что, теперь жить, как старушке?

— Значит, эти приступы не опасны?

— Конечно, тут кое-что всегда может треснуть. — Она рассмеялась и постучала пальцами по виску.

Максим спросил себя, почему его так раздражает беспечность Галы.

— Я не понимаю, когда люди не думают о своем благополучии.

— Ты считаешь, что безопасность — лучшее, что может предложить жизнь? — спросила Гала удивленно.

Наступило молчание. Девушка смотрела на него своими большими глазами. Он вспомнил ее взгляд в ту ночь на пляже. Гала была похожа на зверя в свете автомобильных фар. Максима охватило такое сильное чувство, что он чуть не разрыдался. Он принялся целовать девушку: сначала осторожно, как в первый раз, когда он еще не знал о ее болезни. Но когда Максим почувствовал, как язык Галы скользнул к нему в рот, он набросился на нее, словно от поцелуев зависела его жизнь.

Так, не расплетая объятий, они пролежали весь день и весь вечер на газоне среди нарциссов, в центре площади. Вокруг ходили трамваи, пассажиры пытались разглядеть целующуюся парочку, катающуюся по траве. И что бы там полька ни думала, они оба впервые почувствовали тела друг друга. Время от времени, освободясь от объятий и подняв голову, Максим видел лица пассажиров. Дети махали им руками, прижав носы к стеклу, дородная женщина, державшая сумку овощей на коленях, подмигнула им. Будто все люди знали, что в жизни самое главное. Двое парней подначивали Максима непристойными жестами, а один из водителей проехался вокруг пары еще раз, изо всех сил нажимая на звонок своего трамвая. Влюбленные одновременно расхохотались, но не дали себя отвлечь. Напротив, то, что все их видят, только подстегивало Максима. Словно, демонстрируя себя всему миру, он доказывал, что живет. До сих пор ему казалось, что возможность принять участие в празднике жизни поджидала где-то в другом месте, где-то впереди — в подвальчиках ресторанов, откуда струился свет и доносилась музыка.

— Это было получше, чем тот первый поцелуй, — вздохнул Максим, перекатившись на спину, чтобы отдышаться.

Его Губы горели от укусов Галы. Она оперлась на локти и посмотрела прищурившись, будто глядела против солнца.

Наконец Максим понял, кого Гала напомнила в ту ночь: маленькую девочку, которую он видел в бассейне. Малышка не умела плавать и, дрожа от страха, стояла у края бассейна в своих надувных нарукавниках, глядя на отца, который уже был в воде. Тот протянул к ней руки и жестами приглашал ее прыгнуть. Взгляд девочки был прикован к отцу, словно весь мир вокруг них растаял. Она не могла решиться: шагнуть вперед или отступить назад, и, пока раздумывала, лицо ее исказилось, словно девочке было невыносимо стоять совсем одной. У нее задрожали губы. Слезы выступили на глазах, и Максим почувствовал, что сам сейчас расплачется. Его заворожила невидимая нить, соединявшая взгляды отца и девочки. Папа предал ее, оставив одну, но теперь просил снова ему поверить. И это сработало. Девочку тянула в воду только сила его взгляда. Она уже встала на бортик бассейна, как вдруг горько-горько заплакала, но взгляд мужчины был неумолим. Когда дочь поняла, что назад дороги нет, она сдалась и прыгнула к отцу в воду.

— Какой такой первый поцелуй? — спросила Гала. — Разве ты уже целовал меня?

Максим не сразу понял: девушка не помнила, что происходило во время ее приступа.

— Я, должно быть, просила, чтобы ты мне положил что-нибудь между зубами — деревяшку, тряпку, чтобы не пораниться, а ты подумал… Чудо мое, я же могла откусить тебе язык!

Эта мысль, казалось, ее развеселила. Она, конечно, знала, что у нее был приступ и что Максим ей помогал, но ничего не помнила. Самый интимный момент Максим пережил один.

— Последнее, что я обычно помню, это ощущение, словно кто-то или что-то приближается ко мне сзади, гигантская волна, которая вот-вот захлестнет. После этого я не осознаю ничего, пока не приду в себя. Я хорошо помню, как я очнулась. Это было где-то на песке, да? Ты был рядом со мной, и мне было очень спокойно. Да, теперь я все помню совершенно отчетливо, мы долго лежали на берегу. Ведь так?

Максим не знал, почему, возможно, от счастья, возможно, от усталости, теперь уже оставшейся в прошлом, но он неожиданно так растрогался от воспоминания о дрожащей девочке, что начал плакать. Пока Гала целовала его мокрые от слез щеки, он принял решение в будущем стать достойным такого доверия.

Так, постепенно, я заполняю это огромное, пустое пространство. Пустую оболочку. Я стремлюсь к большим формам и тончайшему воздействию. Я заполняю кадр мельчайшими деталями. Накалываю причудливых бабочек. Мой белый цвет состоит из стольких цветов! Никто из тех, кто видел массовки в моих фильмах, не верит мне, но я стремлюсь к тишине японской гравюры.

Японские гравюры меня всегда зачаровывали. Обычно большую их часть занимает какая-то деталь — ветка, затылок — увеличенные второстепенные элементы, которые вдруг как-то очутились на переднем плане — роскошный веер, гротескная голова актера театра Но. [31] Но (яп. но: «талант, мастерство») — жанр японского традиционного драматического искусства, вид театрального музыкального представления. Случайно — по крайней мере, так кажется — они пойманы в тот момент, когда медленно проплывают на переднем плане. Плечо гейши закрывает большую часть Фудзиямы. Зонтик успокаивает уличную суматоху. Лампион, качающийся над дверью на ветру, становится важнее чайного домика.