Артур Япин - Сон льва

Под навесом одна из женщин с укропом хмыкает по поводу нарочитой женственности Галы. Откуда ей знать, что Гала никогда ничего не делает на публику, более того, что она до сих пор не ведает, какую она вызывает реакцию. Она ее просто не замечает. Ах, если бы Гала осознавала, какое впечатление она производит! Если бы она хотя бы вполовину была так уверена в себе, как казалась со стороны. Тогда бы она, может быть, заметила среди женщин мужчину с мотороллером, и то, как он смотрит на нее.

Через несколько секунд она проводит рукой по волосам и идет дальше, покачивая бедрами. Но и это движение бедрами, бросающееся в глаза даже на многолюдной улице, она делает не осознанно, а из-за небольшой разницы в длине ног, которую не увидеть невооруженным глазом.

Мужчина глядит ей вслед, пока она не исчезает в распахнутой пасти туннеля под Квириналом. [46] Квиринал (лат. Collis Quirinalis) — самый высокий из семи холмов Рима, на северо-востоке от исторического центра города. Затем со вздохом сует пошет [47] Пошет (pochette, фр.) — платочек для нагрудного кармана, украшающий мужской костюм. в нагрудный карман и выводит мопед на проезжую часть. Он окидывает грустным взглядом сверкающую сталь, которая сейчас испачкается, но заводит мотор и едет за Галой. Он старается отставать от нее метров на десять, но это трудно, потому что Гала идет слишком медленно, и он чуть не падает вместе со своим мопедом. Она понятия не имеет о том, Что за ней кто-то следует. С другой стороны холма снова светит солнце.

Силуэт Галы вырисовывается на фоне света, падающего в туннель лучащимся венком.

Когда Гала с Максимом прибыли на вокзал Термини и вышли из поезда, они сразу же отправились в дешевый пансион по соседству, адрес которого дала мама Максима. Пансион «Гассер», в котором мама когда-то провела несколько счастливых месяцев, не только еще существовал, но по милости Провидения молодые люди смогли поселиться там на два дня.

Завтра они окажутся на улице. Оба все утро пытались найти новое пристанище, но безрезультатно. Каждый взял на себя свою часть города, и теперь они встречаются, как и договорились, в полдень под портиком Римского оперного театра. Завидя Галу, Максим подбегает к ней. Они целуются.

— Я же предупреждал, что эта погода не для прогулок!

— Только варвары приезжают в Рим, чтобы сидеть в помещении.

Обнявшись, они идут по площади к скамейке. Гала ложится на скамейку, чтобы обсохнуть, и кладет голову Максиму на колени. Он достает ее туфли из сумочки и стирает с них грязь.

— Тебе есть во что переобуться?

— Я думала, я смогу купить здесь новые.

Максим смеется. Ставит мокрые туфли на солнце. Потом достает из ее сумочки карту Рима. Карта насквозь промокла и рвется, когда он ее разворачивает. Некоторое время он помахивает двумя половинками в надежде, что они высохнут.

— Я прошел всю Виа Национале, [48] На Виа Национале расположено много гостиниц, это недорогой район Рима. — сказал он. — Нигде ничего не сдается.

— Я заходила во все гостиницы, которые были на моем пути.

— В гостинице слишком дорого.

Он купил на рынке виноград и теперь держит гроздь у Галы над лицом. Она пытается схватить ягоду ртом, но Максим отодвигает гроздь.

Недовольная она садится и пытается укусить снова. Теперь ей удается ухватить виноградину, и она отрывает ее от грозди.

— Подожди, — говорит Максим, — они немытые.

Но Гала, не смыкая губ, раскусывает ягоду. Сок течет у нее по подбородку. Она пытается его слизнуть, но он уже потек по шее. Максим вытирает капли с ее груди и облизывает руку.

Из служебного входа оперного театра на Пьяцца Джильи [49] Беньямино Джильи (20.03.1890-30.11.1957) — выдающийся итальянский оперный певец и актер. Пьяцца Б. Джильи — площадь, где находится Римский оперный театр. выходит толпа людей, спешащих на ланч. Две пожилые дамы останавливаются, увидев Максима.

— Это вы тот молодой человек, что спрашивал у администратора насчет синьора Сангалло? — спрашивает одна из них.

— Да, — отвечает Максим, — но его здесь, кажется, никто не знает.

— Ах, вкусы так быстро меняются. То модно быть стильным, то стиль выходит из моды. Бог даст, синьор Сангалло вернется этой зимой для возобновления «Милосердия Тита», [50] «Милосердие Тита» (La clemenza di Tito, итал.) — опера В. А. Моцарта. а потом — кто знает. Все мы стареем. Нынче в театре заправляют молодые люди, вроде вас. Но вы-то хотя бы не забыли маэстро. Он ваш друг?

— Что-то в этом роде.

— Вот его старый адрес. Я записала для вас. И телефонный номер, но не знаю, может быть, он изменился.

Адрес и телефон написаны на обрывке старой выкройки. Максим пытается найти улицу на половинке карты. Женщина берет под руку свою спутницу.

— Если увидите его, передайте поцелуй от Эстреллы. Ах, какие раньше были костюмы! Когда я их шила, мне казалось, что материю держат ангелочки!

Максим начинает размышлять, пойти ли ему к старому режиссеру без предупреждения, или сначала позвонить. Максим не видел его уже больше трех лет. На углу площади стоит телефонная будка, но там кто-то долго разговаривает.

Максим надевает Гале туфли и чувствует, как задубела кожа на них. Молодые люди договариваются, что встретятся в шесть часов вечера у пансиона близ вокзала, где переночуют в последний раз. Прощаясь, они снова целуются. Это уже стало ритуалом, но еще не привычкой. Их губы ищут друг друга и ненадолго соприкасаются.

Прежде чем завернуть за угол, Максим машет Гале рукой. И чуть не роняет красный мопед мужчины, который до сих пор разговаривает по телефону-автомату. Тот стискивает зубы, но не оборачивается, пока Максим не скрывается из виду. Мужчина смотрит поверх черных очков на молодую женщину, которая закидывает сумку на плечо и идет по направлению к Форуму. У нее такие высокие каблуки, что она идет, отставив зад.

Гала пообещала себе Рим.

К середине второго курса Максиму с Галой так надоели университетские семинары и дебаты, а о «Бале манекенов» оставались такие приятные воспоминания, что они решили записаться в театральную школу. За день до прослушивания Гала поехала домой, чтобы подготовить родителей. Она сказала Максиму, что, услышав эту новость, ее отец изобразит сердечный приступ, сопровождая его жалобными стенаниями и яростно затягиваясь трубкой, и наконец уйдет, топая ногами, в сад снимать белье с веревки, потому что комедиантам нельзя доверять. Однако Ян Вандемберг не разыграл ни одной из своих обычных сцен. Наоборот, он совершенно растерялся. Он побледнел и лишился сил.

— А взбучки не будет? — неуверенно промолвила Гала.

— Такие решения — много больше, чем мы сами.

Он упал в кресло и долгое время сидел с таким отсутствующим видом, что казалось, вот-вот потеряет сознание.