Артур Япин - Сон льва

С того мгновения, как я поймал мир между большим и указательным пальцами, я понял, что все на свете имеет границы. Можно даже сказать, что чувство ограничения стало определяющим в моей жизни. Подобно тому как другие дети открывают мир и удивляются, что вокруг столько всего, чего они никогда раньше не видели, так я обнаруживал во всем одно и то же: край, границу, сужение и конец, и если я удивлялся, то только тому, что другие этих ограничений вокруг них, казалось, не замечали. Сколько я себя помню, я всегда страдал от ощущения предельности. Или нет, не страдал.

Об этом я хотел вскоре поговорить в Сабаудии [121] Сабаудия — курортный городок, построенный в 1934 году по желанию Муссолини за 253 дня. с моим другом Альберто. В одной из его книг он рассказывает о том, что переживал что-то подобное в отношении скуки. С одной стороны, он страдал от нее, а с другой — она приносила ему забвение. Скука дарила ему чувство отчуждения и показывала реальность в новом свете.

То же воздействие оказывают на меня границы.

Для многих границы — всего лишь противоположность свободе; а свобода для них означает беззаботность, свободный выбор и беспрепятственную эволюцию. Но для меня ограничение не противоположно свободе. Я бы скорее сказал, что они определенным образом похожи — в том, что ограничения тоже освобождают от забот и ведут к развитию. По-моему, все выглядит, грубо говоря, так: безграничная свобода предлагает безгранично много возможностей выбора. Человек раздумывает до обалдения, что бы сделать ему в первую очередь. Он не может выбрать, решает просто подождать и в итоге ни к чему не приходит. Однако границы очерчивают территорию наших возможностей. Чем больше ограничений, тем проще выбор. Чем больше перед нами отрезано путей и чем больше мы оказываемся в тупике, тем легче становится сделать решительный шаг. Постоянное сужение возможностей помогает нам двигаться дальше. Чтобы не задохнуться, мы вынуждены действовать. Это наша истинная движущая пружина.

Я рассматриваю поступательное движение нашей цивилизации, как путь воды по акведуку Аква Феличе, [122] Акведук Аква Феличе — водопровод, спроектированный Доменико Фонтана вместе с его братом, инженером Джованни Фонтана. который я вижу из окон своего киноателье. Из спокойного озера в Колли Альбани [123] Колли Альбани (Colii Albani, итал.) — Альбанские горы 20 км к юго — востоку от Рима, вулканический комплекс. воду закачивают в резервуар, из которого она может вытекать только через одно отверстие. Она оказывается в каменном помещении, стены которого образуют конус. Давление нарастает, и вода начинает искать новый выход. Так она попадает в следующее каменное помещение, откуда ее выталкивает в еще одно. На расстоянии в десятки километров вода движется по системе конически завершающихся сосудов. Заведенная в тупик, она начинает струиться быстрее, и что бы она ни пыталась предпринять, у нее есть только одна возможность — течь в центр Рима. По пути она наполняет помпы, бассейны и питьевые баки для лошадей, крутит мельницы, орошает пашни и питает разнообразные фонтаны и бани, не теряя силы, пока, наконец, через все более узкие трубы не попадает на Пьяцца ди Сан-Бернардо, изливаясь в фонтане Моисея. [124] Фонтан Моисея — фонтан дель Аква-Фелине, поставленный в 1587 г. Доменико Фонтана. Солнечные лучи преломляются в прозрачной воде, струящейся по мраморным скульптурам. Она стала частью произведения искусства и приносит прохожим радость и красоту, и прохладу в жаркие дни.

Вот что дают мне ограничения: возможность наполнить мой резервуар плещущимися идеями так, что они начинают пениться, обретают направление, скорость и силу, чтобы вдали от своего источника журчать в ясных лучах солнца.

Гала с Максимом покидают мой офис в молчании. Я бы мог увидеть, как они плетутся в направлении бара, периодически отводя от лица ветви пихт. Гала обеспокоенно смотрит на Максима. Она чувствует его поражение острее, чем свой триумф. Берет его за руку, но сразу отпускает, почувствовав, как он цепенеет. Ее сочувствие дает ему почувствовать свое унижение с полной силой. Он начинает плакать, просто так, внезапно и бесконтрольно, как ребенок.

— Я так рад за тебя, — у Максима дрожат плечи, он дает выход напряжению всех этих месяцев. — Честно, так рад, — произносит он еще раз. Показывает жестами, что хочет остаться один. — Бар. Иди туда и подожди меня. Если хочешь. У бара. Я… я должен немного… немного… — после чего Максим отворачивается от нее.

Такое происходит впервые.

Гала остается стоять посреди дороги и смотрит Максиму вслед. Зовет его, но он не отвечает. Она никогда не видела его таким.

Она переступает с ноги на ногу, нервно, ломая руки, колеблясь, пойти ли за ним, или нет. Обычно он ее поддерживает.

Все это я мог бы видеть, если бы, по крайней мере, потрудился встать из-за письменного стола и подойти к окну. Но прошло несколько минут, и я уже забыл о двух голландцах. Кроме того, мне звонит младший служащий «Банко Амброзиано». [125] «Банко Амброзиано» — крупнейший в свое время независимый банк Италии. Сначала он пытается осыпать меня комплиментами, а затем предлагает сказочную сумму за создание рекламного ролика. Да еще для телевидения!

Выживает не сильнейший, а глупейший. Дарвин ошибался, в этом нет сомнений. Только тот, кто заставит себя поверить небылицам, причем целиком и полностью, имеет некоторый шанс одержать победу над жизнью.

И теперь открою еще одну тайну: создавать произведения искусства может любой, но значительное искусство возникает только благодаря радикальным решениям. Для этого требуется основательная доля глупости. Без оглядки принимать важные решения, не задумываясь, — тот, кто осмелится на это, тот — мастер. Хотя поэтому он ничуть не в меньшей степени и глупец. Это относится к творчеству, но еще больше к искусству жить.

Оказывается прав не сильнейший, а глупейший. Род человеческий продолжается благодаря самообману.

Гала смотрит Максиму вслед, пока он не входит в салун в глубине территории киностудии, где размещены декорации к вестернам. Не успевают захлопнуться дверцы, а она уже изящно разворачивается на высоких каблуках.

«Снапораз оценил меня, — ликует она. — Я по вкусу Снапоразу. Как он велик. Как монументален. Грубый, это да, без надобности жестокий по отношению к Максиму, но, конечно же, потому, что он точно знает, что ему надо. Какой человек. Какой артист. И на меня заглядывался. Какой остроумный тип, этот Снапораз! Сколько жизни у него в глазах. И какой интеллект. Да, это была настоящая авантюра, но все не напрасно!»

В кафе Гала заказывает двойной экспрессо. Она вальяжно ставит ногу в красной «лодочке» на подножку табурета и опирается локтем на прохладный мрамор стойки.