Артур Япин - Сон льва

Кто осмелится утверждать, что Фрейд написал свое «Толкование сновидений» вскоре после изобретения кино чисто случайно?

После отъезда Максима в Кортину Гала долгое время тупо смотрит перед собой. Она сама настаивала на этом, но все же ее удивило, что Максим уехал. Первый раз с их приезда в Рим она остается ночью одна. Сначала она чувствует лишь пустоту, затем открывает в ней простор. И впервые за долгое время она имеет возможность спокойно обдумать свое положение.

В воображении она проматывает пленку назад, сцены, сыгранные со Снапоразом днем в Тиволи, и прокручивает их снова. Повторяет это несколько раз. При каждом просмотре она все меньше обращает внимания на то, что происходит между ними или что говорится, а открывает все больше новых деталей вокруг: изумительно чистый песочный цвет храма Сивиллы; темную слизь на камнях под водой; рыбу, испуганно уплывающую, когда она входит в воду; то, как ее нижняя юбка прилипает к ногам, когда она выходит из воды; как пожилой режиссер при этом молодеет — и она еще раз отматывает назад маленький фрагмент, вспоминая, как Снапораз на несколько минут забывает о себе — рот открыт, сам сияет, как ребенок, наблюдающий за праздничным шествием. Он даже хлопает в ладоши! — На этот раз она впервые замечает, что на его платке, которым он вытирал ее, остался отпечаток ее лица. Помада и тушь. Саван клоуна. Он смотрит на платок против света, аккуратно складывает. Прежде чем положить себе в карман, он прижимает ткань к носу и вдыхает аромат. Затем в его глаза возвращается строгость, и Гала снова становится актрисой на прослушивании. Остатки непринужденности исчезают за его веками. Реальность падает с грохотом между нею и режиссером, подобно железному занавесу в театре.

Этот стук возвращает ее из ее задумчивости, словно двери в зал открываются раньше времени. Она одна в их комнате в Париоли, и ей очень грустно. Она думает, что это потому, что она скучает по Максиму. Она встает, ходит туда-сюда по комнате. Свет уличных фонарей падает в комнату через маленькое окошко, рисуя высоко на стене круги, напоминающие иллюминаторы в трюме. Она впервые ощущает давление полуподвала; вес всего дома, покоящегося на нем.

На самом деле она грустит о мальчике, которого видела какой-то миг, когда он стоял на берегу и от удовольствия несколько раз хлопнул в ладоши, прежде чем к нему вернулись черты старика. В тот момент она превратилась из товарища по играм снова в актрису, роль давит на нее; четвертая стена между нею и Снапоразом, и на занавесе декоратор изобразил маску Снапораза — мертвенный взгляд из-под тяжелых век, преувеличенно строгий ястребиный нос.

Снапораз не позвонит сегодня вечером, но она все равно не ложится спать всю ночь. Чем дольше тишина, тем более страстно она мечтает о его звонке. Время от времени она ненадолго засыпает.

— Галеоне, Галеоне! — приглушенно звучит из-за занавеса.

Даже в полусне Гала знает — вряд ли Снапораз в этот момент думает: пожалуй, я позвоню сейчас этой голландке и разбужу ее. Но тем не менее, как только один из ночных посетителей виллы спешит по гравиевой дорожке, она сразу же просыпается, полная радостной надежды. Больше, чем возможности сыграть в его фильме, она хочет — час от часу все сильнее — возможности еще раз поднять этот занавес его строгости, даже если для этого ей придется всем своим весом повиснуть на талях. [206] Таль — подвесное грузоподъемное устройство. Впервые, хотя она еще этого не осознает, она проходит прослушивание не для его фильма, а в его жизнь.

— Страдаешь от любовной росы? — спрашивает Джеппи.

Было еще темно, когда Гала зашла на кухню в субботу утром. Джеппи наливает воду в кофейник-гейзер и ставит на плиту.

— Мужчины плетут свои сети по вечерам, всегда говорила моя мать. Их паутина так тонка, что ночью ее не видно. Но утром!.. По утрам она становится заметна, совсем чуть-чуть, вскоре после рассвета, незадолго до того, как испарится роса, висящая на нитях.

На большом столе стоят медные кастрюли, которые нужно почистить. Гала берет одну из них и начинает оттирать.

— Так она предупреждала меня. «Даже если хочется вечером, — говорила мама, — всегда дождись утра». Когда ты сможешь увидеть паутину, будет уже поздно. Тогда ночь уже зайдет слишком далеко.

Кипящая вода бьет фонтанчиком и начинает пробиваться сквозь кофе. — Хоть бы раз я ее послушалась!

— Я плохо спала, — говорит Гала.

— Это заметно.

Джеппи прижимает прыгающую крышку к кофейнику, удерживая пар, и наливает кофе.

— Вот, это соскребет ржавчину с твоей души.

Гала рассматривает себя в зеркальце. Что если Снапораз вдруг сейчас позвонит? Ведь такой бы она не смогла показаться? Волосы в беспорядке, а глаза опухли, словно она всю ночь проплакала.

— Не так! — Джеппи выхватывает зеркало из рук Галы. Плюет на медную сковороду, вытирает рукавом и держит перед собой.

Зеркало покажет тебе, кто ты есть, просто женщина, красивая или безобразная, не более того. В неровностях этой сковородки можно увидеть разные лица. Сковородка разбивает меня на кусочки, как кривое зеркало, и в этих кусочках я вижу разных женщин.

Она вздыхает, довольная тем, что видит, и держит сияющую сковородку перед лицом Галы.

Так я рассматриваю себя уже долгие годы, — продолжает Джеппи. — Вначале я представляла себе всех тех женщин, которыми я могу стать. Теперь я воображаю женщин, которыми я могла бы быть раньше.

Гала рассматривает искаженные лица, глядящие на нее из погнутой меди.

— Зачем мне видеть ясный образ женщины, в том возрасте, когда у нее уже растет борода? — говорит Джеппи, — лучше я сама составлю красивую картинку из этой смеси искаженных носов и расплывающихся подбородков.

Галин портрет непрерывно перемещается по медной сковородке.

— Чем неотчетливей себя видишь, тем больше возможностей что-то из себя сотворить.

Большую часть войны мы с Джельсоминой провели в квартире ее тети. Все парни моего возраста были военнообязанными и должны были сражаться за Дуче. Чтобы избежать этого, я старался не показываться на улице. Пока было светло, я сидел дома, много рисовал и пытался развлечь себя фантазиями о действительности. Но я был нетерпелив. Мне казалось, что вся жизнь проходит мимо меня. Однажды я решил прогуляться до Пьяцца-ди-Спанья. Как назло, в тот момент там были военные, которые отлавливали скрывающихся от призыва. Я слишком поздно их заметил, и когда хотел вернуться, дорога назад была уже отрезана. Нас загнали на Испанские ступени. [207] Испанские ступени — грандиозная барочная лестница в Риме. Там каждого допросили немецкие солдаты. Дело шло медленно, потому что они плохо говорили по-итальянски, и все пойманные делали вид, что их не понимают. Я старался найти выход, но ничего не приходило в голову. Я просто молчал, и меня посадили в грузовик. Нужно было что-то предпринять, чтобы выбраться отсюда. Грузовик тронулся. Я был абсолютно спокоен. «Если бы это был твой сценарий, — сказал я себе, — что бы ты заставил сделать главного героя?»