Артур Япин - Сон льва

Он не спрашивает ее и о Снапоразе, но старательно избегая его имени, Гала рассказывает Максиму все, что он хочет знать. И как назло, именно на этой неделе фото режиссера украшает в Риме сотни стен. Уже просочилась новость, что он получит почетного «Оскара», и везде, где бы они ни гуляли, с постеров «Дженте», [216] «Дженте» (народ, и тал.) — еженедельная иллюстрированная римская газета. рекламирующих интервью с ним на первой странице, на них смотрит Снапораз. Максима мучает искушение пририсовать на каждой фотографии зубы вампира, рога и раздвоенный хвост.

Желая скрыться от взгляда Снапораза, Максим спускается с Галой в подземный Рим. Они с удовольствием проводят там целые дни. Вместе открывают «Митреум» [217] Митреум (лат. mithraeum) — храм культа Митры. под базиликой Святого Климента и обследуют подвалы Каракаллы. [218] Термы Каракаллы (лат. Thermae Antoninianae) — термы императора Каракаллы в Риме. В святых катакомбах вдоль Аппиевой дороги они убегают от гида и группы туристов и с воодушевлением блуждают по бесконечным коридорам, совсем как я в 1932 году, когда отстал от родителей и заблудился. Возбужденно перекрикиваясь при свете зажигалки, они проходят на большой глубине под пастбищами до Тор Маранции, [219] Тор Маранция — название одной из административных единиц Рима. где, наконец, выбираются на поверхность через люк у здания инспекции на Виа Аннунциателла.

Первое, что они видят, как только глаза привыкают к дневному свету, — это постер «Дженте», но усмешка Снапораза прячется за объявлением цирка «Орфей», где на этой неделе главная достопримечательность — клоун Мимил. То, что осталось от Снапораза, похоже, Галу ничуть не трогает. Чтобы убедиться, что ему удалось вернуть прежнюю Галу и между ними все будет по-старому, Максим уезжает вместе с ней на несколько дней за город. Обнявшись, они бродят по раскопкам в Серветери, [220] Серветери — город в центральной области Италии. столь же веселые и беззаботные, как этруски, [221] Этруски (итал. Etruschi, лат. Etrusci, Tusci, др. — греч. τυρσηνοι τυρρηνοι, самоназв. Rasenna, Rasna) — древние племена, населявшие в первом тысячелетии до и. э. область — древнюю Этрурию, (современная Тоскана), создавшие развитую цивилизацию, предшествовавшую римской и оказавшую на нее большое влияние. изображенные на своих могилах в танцующими, ныряющими и плавающими вместе с дельфинами. В Вольтерре [222] Вольтерра (Volterra, итал.) — город в провинции Пиза итальянского региона Тоскана. Вольтерра (лат. Velathri) был одним из главных политических центров этрусков. Максим и Гала подолгу стоят перед бесчисленными урнами, на которых изображены супружеские пары на смертном одре, трепетно обнимающиеся с улыбкой на устах, и мои главные герои шепчут друг другу, словно это написано в их сценарии, что были бы счастливы, если бы смогли так же умиротворенно уйти в вечность вместе.

— Это он! — кричит Джеппи в ажиотаже. — В моем доме! Он сейчас в доме, но в любой момент может уйти.

На ней поеденное молью праздничное платье, которое облегает ее, как кишка свиную колбасу. Со своим медным зеркалом в одной руке и с кисточкой для румян и угольным карандашом для глаз — в другой консьержка семенит по полуподвалу в поисках лучшего освещения. Отталкивает Максима с Галой, вернувшихся без гроша в кармане после долгих выходных, проведенных в этрусских захоронениях в Питильяно. [223] Питильяно (Pitigliano, итал.) — поселок, расположенный на так называемом «этрусском берегу» Тосканы. Здесь находятся этрусские пещеры.

— К вам опять пришел любовник? — подкалывает Максим.

Джеппи опускает зеркало и торжественно смотрит на него.

— Не только мой, но любовник всех итальянских женщин!

Солнечный луч освещает ее макияж. Техника осталась неизменной еще со времен, когда она подрабатывала ассистенткой в похоронном бюро при кладбище в Тесстаччо.

— Марчелло посещал наши спальни чаще, чем наши супруги, хотя приходил туда только в наших мечтах.

— Марчелло… тот самый Марчелло?

— Чаще, чем наши мужья, говорю я, и с гораздо большей страстью! Господи боже мой, при одной мысли о нем я начинаю потеть, как шлюха в церкви.

Она поворачивается спиной к Максиму и чуть-чуть приподымает волосы.

Его задача — застегнуть ей молнию на платье, бывшем ей впору во времена ее юности.

— Но зачем он к вам пришел? — спрашивает Гала.

— Все-таки не ко мне, везунчик; нет, прошли те времена, когда у мужчин был тонкий вкус. Но моя новость ничуть не хуже: он пришел за тобой. Только за тобой! Представь себе, Марчелло здесь, чтобы взять тебя с собой! О, устроить такое способен только синьор Джанни.

— Его прислал Джанни?

— А кто же еще? И только попробуй еще раз сказать, что сомневаешься в том, что наш благодетель святой!

Гала хватается за руки Максима. После чудесного времени, проведенного с ним, страх, что от нее снова чего-то ждут, лишает ее уверенности в себе. Но она быстро приходит в себя. Пусть это небезопасная территория, однако достаточно хорошо ей знакомая. Она знает, что ей предстоит. Нужно торопиться. Нервная дрожь, сотрясающая Галу, сродни той, что чувствует актриса, когда ее днем просят спасти вечернее представление, сыграв старую звездную роль. Она берет у Джеппи ее зеркало, держит его в стороне от лица, чтобы разглядеть отражение из-за черного пятнышка перед глазами, и видит подтверждение своим наихудшим опасениям.

— Он не должен видеть меня в таком виде.

Гала нервно теребит волосы. Мысль, что она появится неподготовленной перед таким мужчиной, как Марчелло — кинозвездой и сердцеедом, заставляет ее забыть о том, что ее состояние гораздо менее плачевное, чем у Джеппи.

— Посмотри на меня, это же невозможно? Что он подумает?

— Конечно, невозможно, — ворчит Максим, — и я пойду и скажу это ему.

Ее неуверенность ранит его. А он-то надеялся, что ему удалось вернуть прежнюю Галу! Именно теперь, когда их совместные прогулки дали ей возможность снова стать самой собой. Несколько дней подряд он мог гордиться ею, как прежде. Он хвастался ею. Когда она шла с ним под руку, он наслаждался взглядами прохожих, и когда они кричали вслед: «Complimenti alia mamma!» [224] Комплименты маме! (итал.) — Максим всегда тайно радовался, словно это он сам произвел Галу на свет. И когда молодые парни, пуская слюни, слезали с мотороллеров или мужчины среднего возраста выходили из своих спортивных машин, что случалось много раз на день, Максим не вмешивался, а с наслаждением поджидал Галины отточенные реплики, которыми она их отшивала, и когда они, получив от ворот поворот и несолоно хлебавши, уходили, прижимая руку к причинному месту, он демонстративно целовал свою возлюбленную взасос с таким высокомерием и самодовольством, словно это он только что был так неотразимо остроумен.