Владимир Шуля-табиб - Записки отставного медицин-майора

— Специальная трубка с увеличительными стеклами.

— Вот! — радостно подхватил комбат. — Такая труба, а в ней увеличительные стекла! Они же, микробы эти проклятые, такие маленькие, меньше пылинки!

О чем-то посовещавшись, два афганца бегут к дому, через минуту приносят старинный китайский бинокль — бронзовый, с одной-единственной линзой, остальные разбиты. Биноклю лет сто, не меньше.

Самые зоркие поочередно подходят смотреть сквозь стекло на воду — животных нет!

Говорить больше не о чем. Шурави всегда врут.

И в сущности они, к сожалению, правы. Мы не только им — себе врем. Лейтенант врет майору, майор — полковнику и так до самого верха. Там, на Олимпе, наша брехня приглаживается, причесывается, фильтруется и водопадом обрушивается на наши же головы. И сама собой вылезает ассоциация: некто в Кремле держит в руках вот этот древний бинокль и сквозь единственную линзу пытается разглядеть нас.

Шурави всегда врут.

… Как всегда, неожиданно приехал Пашка — на «Запорожце» с ручным управлением. Из самого Краснодара. Ну, гусар! Вывалился, шкандыбает ко мне — маятник на костылях.

— Вовка, отгадай загадку! — издали вместо приветствия кричит он. — Безногий на ногах и импотент с метровым х… А? Хорош автопортрет?

И рот до ушей, хохочет, зараза.

— Сам придумал?

— Сам! — гордо ответил Пашка. — Слабо тебе так-то!

— Слабо, — согласился я. — Пошли в апартаменты, у меня в холодильнике вроде что-то осталось.

— Отставить, Володенька, сегодня ни-ни.

— Дивны дела твои, господи! — изумился я и втайне даже обрадовался: предстояло суточное дежурство, пьянка была бы совсем некстати.

— Сначала дела, — пояснил Пашка. — Я в бизнес ударился, а тут кое-какие сделки наклевываются, усёк?

— Ты — и бизнес?

— А что я, пальцем делан, что ли? Кое-что и мы умеем.

— И чем спекулируешь?

— Чем придется, — спокойно ответил он. — Но это только при случае, а вообще-то бизнес у меня производственный.

— Ага, понятно, — кивнул я, хотя ровно ничего не понял.

— Понимаешь, какое дело: собралось десяток толковых парней, мастера на все руки, стали мебель делать не хуже румынской, а их хлоп! То налогом по башке, то рэкетирам долю отдай, то взятку чиновнику — хоть закрывайся. А тут я. Выбирайте, говорю, меня в свои президенты, я хоть ничего делать не умею, но от этих напастей вас избавлю. Подумали, подумали — избрали. Ну, сам понимаешь, я-то не с бухты-барахты предложил. Рэкетиров я давно знал — свои же ребята, афганцы, они ко мне всей душой. Только заикнулся, что это теперь мое хозяйство — всё, никаких вопросов, еще и от других охраняют. Ну, а с властями по-иному: форму нацепил, костылями грохнул — что ж вы, вашу в бога-душу-семь звезд-Большую и Малую Медведицу мать! В Афгане не добили, так здесь задушить хотите? Что я вам должен? Какие налоги с инвалида первой группаы? Не знаю, с испугу, нет ли, только отступились они, никаких налогов. Вот так и живем. Ребята дело делают, деньгу заколачивают, а я при них вроде главного пугала. Им выгодно, и мне директорская зарплата идет, так что и на экономку хватает, бабуля одна хозяйство ведет. Ты сегодня в ночь?

— Да, на сутки.

— Значит, гуляем послезавтра. Много наших здесь?

— Не очень. Сокращение, многих демобилизовали. Кто мог, поуезжали на родину. Терентий уехал, Мишка Щербинский…

— Зови всех, кто есть, — перебил он. — Мне еще покататься надо. Пока!

— Будь.

— Да, возьми у меня в багажнике ящик водки и рюкзак с провиантом. Отнеси к себе. Гулять где будем — у Сереги?

— Как всегда.

…Где ты, кабульский подполковник? Все еще готов «помочь»? — Тройка, на вызов! Тройка!

— Слушаю, Аллочка, — подошел я к диспетчеру.

— Михалыч, вызов повторный! Была там доктор Агеенко. Вот ее карта и кардиограмма.

— Давно была?

— Часа четыре назад.

— Ладно, пиши — принял, — кивнул я, разглядывая ЭКГ. Параксизмальная тахикардия, пульс двести — может быть и инфаркт на фоне пароксизмалки, так сходу и не разберёшь… Стоп, что за хреновина? В карте-то пульс 72, в лечении вообще ерунда какая-то, ничего антиритмического нет, а на ЭКГ пульс 200. Значит… значит, ни фига эта докторесса в ЭКГ не смотрела, да и больного так же! Это ж надо — в упор не видеть такой тахикардии!

Пока наша колымага, скрипя всеми своими ржавыми костями, трясется по окраинной улице, вспоминаю: Агеенко ведь онколог и ни хрена в нашем деле не смыслит. Ей два года до пенсии, пожалело начальство старушку, перевело на повышенный оклад. Да если б ее одну! Тетка-то она хорошая, душевная, большая мастерица по всякого рода соленьям, грибки у нее — пальчики оближешь. Только вот беда — не умеет думать быстро. А здесь же не раковый корпус, здесь у тебя на размышление секунды! У космонавтов, надо полагать, тоже зарплата немалая — вот бы в их команду престарелых офицеров! Так сказать, из гуманных соображений.

Ну ладно, приехали. Судя по карте, больному семьдесят два, один инфаркт уже был два года назад.

Знаете, у меня какое-то особое отношение к таким вот старикам. Детям и внукам они уже изрядно надоели (бесконечно болеют, мешают пить-гулять, всем недовольны, покой им подавай!) Помер — и слава Богу! Они чаще всего кроткие, тихие, как пришибленные. И мне больше всего хочется во что бы то ни стало вытянуть их, вопреки чаяниям их милых детушек.

Ну, смотрите сами: лицо бледное, холодный пот, не шевелится, губы, мочки ушей, крылья носа — синие. И называется это кардиогенный шок, работы часа на два.

… Вот и порядок. Час пятьдесят пять минут, как и предполагал. Но вытянули! С того света вытянули. Во всяком случае пока. Можно везти.

Родичей дома нет, где-то гуляют.

— Записку оставить? — смотрит на меня Аня.

— Обойдутся! Впрочем, оставь: мол, были, увезли в больницу, и дед непременно будет жить, назло им будет!

— Так и писать? — лукаво щурится Аня и смеется. — Петя, взяли!

Такой вызов называется вызовом первой категории, то есть высшей. Бригаде, то есть мне и Ане, от этой суммы идут какие-то проценты. Это называется хозрасчетом. Соответственно вызовы более низких категорий расцениваются ниже. Но кроме процентов существует и некая гарантированная зарплата — на тот случай, если в городе и районе под воздействием радиации все сразу вдруг выздоровели и мы, лекари, остались без хлеба.

Вот. И, значит, гарантированная зарплата — точнее, не зарплата, а жалованье, а к нему плюс то, что заработал. Так сказать, по вложенному труду. Справедливо? А как же! Когда вводили, все радостно хлопали — наконец-то! И только через месяц спохватились, что не учли, в какой стране мы живем. А у нас, как известно, все благие намерения выполняются с точностью до наоборот, то есть дорога в ад вымощена именно этими намерениями. Могу доказать, что мне заплатят вдвое больше, если больной умрет, спасать его, получается, невыгодно.