Илья Штемлер - Завод

Греков и не взглянул в ту сторону, где шумно отодвигал кресло Леонид Платонович. Он и так прекрасно знал, как выглядит его начальник, напоминающий стареющего борца. Выпяченный подбородок обтянут дряблой, сероватой кожей, плоский нос, большие выцветшие глаза. В прошлом он был известным приборостроителем, но со временем заметно поугас. Леонид Платонович был решителен и смел, когда направление, которое он выбирал, соответствовало его точке зрения, когда он до тонкостей знал вопрос. Не изучал, а знал… Он тогда проявлял и гибкость, и ум, и такт. Но если случалось наоборот? Если он не понимал?! Он уже и не пытался понять. В это он уже не верил. А с годами все чаще и чаще возникали ситуации, которые Леонид Платонович не понимал. И чтобы не потеряться в столь быстро изменчивом мире, Леонид Платонович преданно берег свою верную, неоднократно испытанную тропку — дисциплину. Дисциплина в управлении была превосходная. Это Леонид Платонович пронес через годы. Именно за счет дисциплины управление выглядело в министерстве респектабельно. Отчеты, письма, инструкции — кровь, что циркулировала на всех уровнях управления, наводила трепет на сотрудников, заставляя идти на проступки во имя основной цели — дисциплины… Главная крамола, которую Леонид Платонович узрел в деятельности Грекова, это ревизия основы основ его мироздания — сомнение в целесообразности того, что свято чтил начальник управления. Новая система разносила в пыль старый порядок. Он не понимал новую систему… К тому же он верил в непреложную истину факта — раз он «жив», значит, кому-то он нужен. Во имя каких-то высших целей. Это Леонид Платонович прекрасно чувствовал. Несмотря на решительные постановления и приказы, газетные статьи и фельетоны…

Леонид Платонович втянул голову в маленькие плечи. Точно спрятался в яму и выглядывал оттуда своими красивыми глазами.

— Я не стану долго распространяться, — предупредил Леонид Платонович. — Разговор с Грековым у нас впереди. Так сказать, в служебном порядке. Хочу лишь отметить, что увлечение новациями уже изрядно сбило с толку хорошего главного инженера. Увело его в сторону от основных задач…

— А не считаете ли вы, Леонид Платонович, что Греков немного сбился с траверса, оказался в критическом положении? Почувствовал кислородное голодание? — Лужский попытался разрядить обстановку шуткой.

— Нет. Не считаю, Викентий Назарович, — веско проговорил Леонид Платонович. — Я не силен в вашей альпинистской терминологии. Но тут иная основа.

Многие переглянулись. Внешне грубая отповедь заместителю министра была со стороны начальника управления искусной лестью. Лужскому импонировало, когда подчеркивалось его увлечение этим мужественным спортом.

— Иная основа, — повторил Леонид Платонович. — Самоуспокоился наш Греков. Почил на лаврах. Вот и пошел на нарушение дисциплины.

— В чем нарушение? — возмутился Гасан Махмудович. — Хороший работник. Убедительные расчеты. При чем тут альпинисты-кавалеристы? В старую бочку нельзя лить молодое вино.

Леонид Платонович терпеливо переждал, поджав плоские пергаментные губы.

— Надеюсь, вы понимаете, что столь ответственное и серьезное недовольство высказано мною не без оснований. Верно, Геннадий Захарович? — Леонид Платонович посмотрел на Грекова.

— Факты! Где факты? — крикнул Шульгин и вытер лысину платком.

— Фактов хоть отбавляй, — Леонид Платонович извлек из папки толстую стопку бумаг. — Протоколы группы народного контроля. В них требуют привлечь Грекова к ответственности. Вплоть до отстранения от должности. Оснований для этого, должен сказать, предостаточно. Я уже докладывал об этом Викентию Назаровичу, и он разделяет мое беспокойство.

— Свое мнение я выскажу сам, — нетерпеливо произнес Лужский. — Мы обсуждаем вопрос первейшей государственной важности. Первейшей. Особенно хочу подчеркнуть значение системы управления при слиянии небольших предприятий. Мы обязаны подойти со всей серьезностью, а не смешивать два разноплановых вопроса. — Лужский помолчал. — С Грековым разговор особый. К тому же я заметил тут и директора завода.

— Бывшего директора, — произнес Смердов. — Хочу просить, чтобы на пенсию отпустили. С этим и приехал…

У «Детского мира» женщина продавала надувные шары. Смердов достал кошелек. Женщина отсчитала ему двадцать разноцветных баллончиков.

— Как гора с плеч. А то все думаю, что внучатому племяшу подарить. Я у сестры остановился: гостиницу не забронировал, — сказал Смердов.

— Можете взять мой номер. Я вечером улетаю. — Греков повернулся к продавщице — И мне десяток. — Получив холодный, негнущийся пакетик, он протянул его Смердову. — От моего имени подарите. Пусть надувает.

Смердов принял пакетик и сунул его в карман.

— Мне в метро… Не нравится мне ваш вид, Геннадий Захарович.

— Радостного мало, Рафаэль Поликарпович.

— Знаете, о чем подумал один чудак во время авиационной катастрофы? — спросил Смердов. — Хорошо, что Земля круглая. А то на угол падать было бы больней. Так что в каждой ситуации возможен худший вариант. Пусть еще раз вернутся к этому вопросу. Это даже солидней. Да и Тищенко злей станет.

Греков проводил Смердова до входа в метро. Механические контролеры с тупым равнодушием отсекали от общей толпы обладателей пятаков.

— Я никогда еще так не дорожил своей должностью, — сказал Греков.

— Не тронут вас, не волнуйтесь. Кто же останется тогда на заводе?

Смердов шагнул на ступеньку эскалатора, качнулся, торопливо ухватился за перила, обернулся и помахал Грекову рукой.

Такси остановилось на площади Коммунаров. Шофер взглянул на Грекова.

— Да, да. Я здесь сойду.

Греков расплатился и вылез из машины.

Глупейшее положение: человек, прописанный в городе, не имеет права снять номер в гостинице этого же города. Мало ли по какой причине возникает в этом необходимость?

Ехать к Лепину не хотелось. Хотя тот проявлял величайший такт и ни разу за две недели не задал лишнего вопроса.

Несколько часов полета его утомили. Скулы одеревенели, натянулись. Надо было бы соснуть в самолете, да не удавалось, как ни старался.

Мало ему было причин для переживаний, так еще Смердов со своей отставкой! Греков прекрасно понимал, какую жертву принес Смердов. Он мог бы еще работать и работать. Сердце пошаливает? Не в этом дело. В подобной ситуации, если даже и захотят отстранить Грекова от занимаемой должности, пусть временно, на полгода, теперь-то сделать этого никак нельзя. И Смердов это прекрасно представлял.

Греков шел, не совсем еще понимая, правильно ли он сделал, что отпустил такси. Ведь если не к Лепину, то одна дорога — в сторону Кривоточного переулка, где жила мать Татьяны. А он остановил машину на площади. Он знал, почему остановился на площади. Но хватит ли воли довести свое решение до конца?