Владимир Топорков - Наследство

– Ну, я продолжить хочу, – Николай руку положил на колено Боброва, присевшего рядом. – Вывод один – надо не только сохранить плодородие, но и наращивать. А как это сделать? У нас в сельском хозяйстве слишком много экспериментов. Каждый знатоком себя считает. Вот, скажем, сталь варить или машины строить – не всякий возьмётся, сдержанно себя проявляет – не под силу такое, а на земле работать, хлеб растить – тут каждый горазд, готов по любому поводу рассуждать, себя специалистом считать. Это нас и губит. Была травольная система – побоку. Вильямс – плохой человек, внедрили пропашную систему – всё с ног на голову поставили, теперь от этого ушли, но и к наращиванию плодородия не подступились, наоборот, процесс обеднения земли продолжается.

– Так вы, учёные, молчите об этом! – не выдержал Евгений Иванович.

– Правильно… – Николай на какое-то мгновение замолк, потом продолжал: – Правильно… Мы об этом нечасто говорим. А знаешь, почему? Тем, кто нас слушает, эти слова не всегда по душе приходятся – и в первую очередь руководству. Вот давай конкретно твоё хозяйство возьмём. Сколько паров у тебя сейчас?

– Восемь процентов от пашни…

– А это много или мало?

– По научной системе земледелия…

– Ты подожди, скажи, сколько сегодня может колхоз внести навоза, удобрений на гектар? Тут надо это в первую очередь в расчёт брать. Что из того, если земля хорошую заправку не получит? Просто вхолостую прогуляет. Наш институт провёл эксперимент – десять тонн навоза на гектар при правильном внесении только плодородие сохраняет на один год, а больше – уже идёт наращивание плодородия. Вот и считай: тонн сто – сто пятьдесят навоза надо вносить, чтобы в срок ротации плодородие сохранить. Начинаешь с агрономом говорить – нет столько навоза в хозяйстве, животноводство слабо развито или хранение плохо организовано, одним словом, дорогой Евгений, куда ни кинь – всюду клин.

– Но во времена Докучаева степь сама плодородие накапливала?

– Правильно, накапливала, потому что веками не распахивалась, ковылём порастала. Разве можем мы сегодня себе такое позволить?

– Что-то ты мрачную картину нарисовал, – чуть слышно промолвил Бобров.

– Рад бы что-нибудь приятное, как конфетку в розовой обёртке, преподнести, да ничего не попишешь, такая грустная история получается.

– Выходит, мы сами кругом виноваты, рубим сук, на котором сидим, вредительством занимаемся?

– Ну так, наверное, сказать нельзя. – Николай грустно усмехнулся, передёрнул плечами, – просто иногда не хватает времени всё продумать. Век бурный, вот мы и спешим на всех парусах со временем в ногу. А о завтрашнем дне, о том, что, как эстафету, будущему поколению сдадим, не задумываемся.

А ведь многое можно сейчас делать – и органику производить за счёт соломы, торф вырабатывать для пополнения питательных веществ, и многое другое. Помнишь, в нашей деревне после войны в пойме реки торф добывали.

Евгений Иванович вспомнил, что, когда он ещё пацаном был, матери помогал этот липкий торф из ямы вытаскивать, по выгону на просушку раскладывать, только когда это было? Теперь, поди, никого и не заставишь этим грязным делом заниматься.

– Ты, вижу, усмехаешься. – Николай достал сигареты, прикурил в ладошку. – Скажешь, ветряные мельницы изобретаю. Но другого выхода я не вижу пока. Ты агроном-практик, вот и подумай, как лучше сделать. Тут рецепты готовые дать трудно, потому что лекарств для земли пока мало человек придумал. А что она в лечении нуждается – ты в этом сам убедился сегодня. Вон оно, поле, – как нож в сердце, чернотой глядит.

Николай поднялся, пиджак отряхнул, предложил:

– Ну, давай по другим полям проедем, поглядим, ладно? А то тут душой изойдёшь.

…Они обедали в колхозной столовой часа через два. Николай лихо орудовал ложкой, – видать, проголодался, а Бобров через силу проглатывал пищу, хоть с утра во рту маковой росинки не было. Вон он, Николай, наяривает сосредоточенно, и, наверное, не догадывается, что сегодня на многие дела глаза ему раскрыл, как нерадивого школьница воспитывал, учил уму-разуму, как на земле жить так, чтоб будущим поколениям за него не совестно было. И вдруг и в Николае злоба вспыхнула, тугой комок к горлу подкатил – не продыхнёшь. А что ж они, учёные, на которых государство деньжат не жалеет, помалкивают, вот словно эти щи молчком хлебают? Тоже, наверное, вдаль заглянуть лень или вслух сказать трудно? Спросить?

И он спросил в упор, и Николай поперхнулся, ложку отбросил, но сказал тихо, точно размышляя вслух:

– Наука тоже из людей состоит, Женя. Одному мужества не хватает, другому – ума, а третий и говорит, да его слушают плохо.

– Да об этом кричать надо!

– Что ж, ты прав – кричать надо. Только не впустую бухать, а чтоб на примерах конкретных убеждать, как говорят, гром не грянет – мужик не перекрестится. Вот тебя, чувствую, я сегодня убедил…

– Может, и убедил, трудно пока сказать, только одного моего убеждения мало. Тут и других надо убеждать.

– Я тебе предлагал в институт переходить – вместе бы работали и убеждали. Но ты испугался… – Николай, поняв, что не то надо говорить сейчас, сказал о другом: – Ладно, будешь в городе – в гости заходи. А Любу за меня поцелуй, видно, я сегодня её не увижу. – Он тряхнул рыжими волосами. – Думаю, что ты без меня с несчастьем своим справишься. Тут я тебе помощник плохой, учёная крыса, больше пером скриплю…

Сказав это, Николай поднялся и уехал сразу после обеда. А буквально через несколько минут подкатила к конторе белая «Волга», и Бобров, выглянув в окно, понял – приехал начальник управления сельского хозяйства Сергеенко. Он вылез из машины, выпрямился во весь рост, неторопливо пошёл к конторе. Евгений Иванович даже позавидовал Сергеенко – в свои сорок лет остался он по-юношески стройным, и волосы волнистые, только кое-где седыми ниточками прошиты. Владимир Дмитриевич – тоже агроном, несколько лет председателем колхоза работал в соседнем селе, человек по натуре беспокойный, поле любит, загар, кажется, не сходит с его лица.

Сергеенко дверь распахнул широко, неторопливо пошёл к столу, точно поплыл, и на загоревшем лице вспыхнула (именно вспыхнула – так показалось) улыбка, обозначила ровные белые зубы. Видно, сегодня он опять по полям целый день мотался – рубашка с короткими рукавами поседела и на башмаках пыль лежит густым слоем. Но настроение у начальника хорошее – сразу заметно. Он долго тряс руку Боброву, басил:

– Ну, привет, привет, погорелец!

– Да какой же я погорелец, – засмеялся Бобров, – скорее, утопленник…

– Какая разница, хотя, кому суждено сгореть, тот не утонет. – Присаживаясь к столу, попросил: – Ну давай, рассказывай, что у тебя тут случилось. Про ферму только не надо, заезжал сейчас, смотрел, представление имею. Как же получилось, что коровник новый без крыши остался?