Денис Драгунский - Господин с кошкой

Она опустила руки, опустила глаза и побрела к двери. Но позвонила с дороги, из телефона-автомата, и сказала: «Ты все равно очень хороший». Она заблуждалась. Потому что плохой мальчик был не просто плохой, а очень плохой.

Потому что через пару недель он позвонил ей и сказал: «Приезжай». Она сказала в трубку: «А ты меня снова не выгонишь?» Он сказал: «Посмотрим, поглядим…»

Она приехала. Было лето. Июль. Стояла страшная жара.

Хорошая девочка была одета во все новое-красивое-ни-разу-ненадёванное, плохой мальчик это сразу увидел, когда она начала раздеваться. Он даже не сказал ей: раздевайся. Она тоже ничего не сказала. Было так жарко, что говорить невозможно. Он показал рукой, пошевелил пальцами. Она разделась. Она была прекрасна и крупна, с чуть грубоватой кожей. Она была невинна. Ей было больно. Она заплакала. Потом проглотила слезы и улыбнулась. Потом плохой мальчик снова молча и неопределенно показал рукой. Она стала одеваться. Потом недолго посидела на краю дивана, ловя рассеянный взгляд плохого мальчика. Встретившись с ним глазами, она вопросительно подняла брови. Плохой мальчик кивнул и прикрыл глаза. Она встала и тихонько вышла из комнаты. Плохой мальчик слышал, как она молча стоит в прихожей. Потом она отворила дверь и вышла из квартиры. Закрыла за собой дверь, осторожно прищелкнув замок. Слышно было, как загудел лифт, поднимаясь кверху. Как она вошла в лифт, как стукнула тяжелая решетчатая дверь, как лифт поехал вниз.

Не удостоив человечество накинуть на свои чресла хоть полотенце, плохой мальчик вышел на балкон и увидел, как она выходит из подъезда, оглядывается, соображая, в какую сторону идти, а потом скрывается за углом.

Его позабавило, что они так и не сказали друг другу ни слова.

Плохого мальчика забавляло также уходить от хорошей девочки к другой — такой же хорошей — на глазах предыдущей. Он наблюдал выражения лиц.

С одной хорошей бедной девочкой он любил заниматься любовью у нее на коммунальной кухне, полутемной, огромной, в низком деревянном доме, — в то время как в углу грохочет кастрюлями слепая соседка. Девочка робела. Плохому мальчику было забавно, а значит — хорошо.

Плохой мальчик любил так подстроить, чтобы хорошая девочка осталась ночевать у его товарища, а потом сказать: «Ну что ж, моя дорогая, успехов тебе… я не моралист, но все же верю: любовь и честь — не пустые слова, да-с, не пустые!» Девочка рыдала и клялась, что ничего, ну вот ничегошеньки не было, — но плохой мальчик пожимал плечами, поворачивался и уходил, в душе хохоча инфернальным смехом.

Данный плохой мальчик был однако же не совсем плохим. Смешно сказать, но и у него были свои моральные принципы и запреты, если так можно выразиться касательно этого аморального типа.

Например, он никогда не заставлял хороших девочек что-нибудь делать для себя — начиная от самих удовольствий и кончая какими-то услугами, какими-то передвижениями предметов в пространстве. Не напирал, не давил авторитетом, не уламывал настырными уговорами, и уж конечно не пугал, не кричал, не махал кулаками, не обзывал плохими словами и не угрожал ужасными последствиями неповиновения. Фу, какая гадость!

Если он и сводил со своими приятелями хороших девочек, то делал это под соусом полной добровольности, собственного их желания или рокового стечения обстоятельств. Но никогда не шантажировал хороших девочек, не говорил: «А то все про всё узнают…» Фу, какая подлость!

Он никогда не обманывал хороших девочек в том смысле, что не объяснялся в любви, не обещал жениться и вообще ничего не сулил. Фу, какая пошлость! Вообще же плохого мальчика нельзя было поймать за язык. Сказать: «Но ты же говорил мне!»

И уж конечно, он никогда не издевался над чувствами хороших девочек в прямой и неприкрытой форме. Например, не ел яблоко, глядя в окно, покуда хорошая девочка дарит ему свою любовь. Фу, какая низость! Самое низостное, на что он был способен, — описанное в предыдущем параграфе свидание без единого слова.

Впрочем, и этот случай объяснялся просто — встречи с хорошей девочкой происходили на фоне отношений с другой девочкой (довольно, кстати, неважнецкой), на фоне взлетов и падений другого, утомительного и обидного романа.

Такой вот он был, плохой мальчик в слегка уточненной версии.

Сказанное выше, разумеется, не означает, что все, как одна, хорошие бедные девочки были такие вот, готовые безоглядно отдаться плохому мальчику под гипнозом его (на самом деле не его, а родительского!) житейского антуража и якобы изысканных манер.

Нет, конечно же! Но плохой мальчик выбирал себе именно таких. И думал, что всегда так будет. Всегда будет несколько влюбленных мовешек, а он знай себе будет тыкать пальцем: «Сегодня — ты. Если будешь хорошо себя вести». Ну, не прямо вот так, открытым текстом, но смысл все равно такой.

В общем, плохой мальчик воспринимал хорошую девочку как функцию, как роль, как лужайку, на которой можно резвиться, срывая цветы удовольствий.

Но при этом сам нечувствительно, но опасно для своей души превращался в точно такую же функцию, роль и лужайку. В декорацию.

Тому были подтверждения. Однажды плохой мальчик подслушал разговор о себе. Одна хорошая девочка спросила другую, тоже хорошую:

— Говорят, тебя видели с ПМ, правда?

— Правда.

— Ты у него была?

— Была.

— Он тебе нравится?

— Не знаю, — ответила хорошая девочка хорошей девочке. — Что значит нравится?

— Ну, в смысле влюбилась?

— Да ты что… Так, просто как будто в театре побывала, и все.

Плохой мальчик понял, что он тоже, оказывается, был актером в чужом спектакле. Кусочком фантазий хорошей бедной девочки. А не господином момента, владыкой вечности и повелителем чувств.

Проще говоря, он снился хорошей девочке.

Он был не он, а ее сон.

Потому что ей нужно было не только изящество манер и красота обстановки. Ей зачем-то нужны были слезы и расставания. Обида и отчаяние. Одиночество и стыд.

И она сновидела плохого мальчика — вот таким.

А он с бездумной готовностью сновиделся.

Ну а потом пришли плохие (в том числе богатые) девочки и навешали плохому мальчику по первое число.

— За что? — спрашивал он, пытаясь увернуться.

— А за то, что играл всякие глупые роли! — беспощадно отвечали плохие девочки.

Превратился ли он в хорошего мальчика?

Не знаю. Но он стал как-то внимательнее к людям. В том числе и к себе. Научился отличать свой сон от чужой яви. И наоборот.

И это уже кое-что.