Денис Драгунский - Господин с кошкой

А в понедельник одна девочка рассказала, что они потом пошли к Вите, посидеть в своей компании. А потом он пошел ее провожать. «Слава богу, мои были на даче до понедельника», — небрежно сказала она и замолчала. Но Марина ее ни о чем не расспрашивала.

Она посмотрела на сцену. Эти шестеро в мундирах что-то символизировали. Вроде жестокой авторитарной власти. Небогатая метафора, однако. Снова заглянула в программку. А. Лесков, В. Аркин, Б. Садовский, Э. Вихор, В. Крутилин. С ума сойти. И еще М. Барчук. Витя Крутилин, с ума сойти…

В антракте пошли в буфет. Муж усадил Марину за столик и пошел к стойке. Она глядела на красивую широкую спину мужа и думала, что пятый в мундире — это, конечно, смешно, но все равно лучше здесь играть пятого в мундире, чем Гамлета — в передвижном райдрамтеатре. Ничего страшного. Все образуется. Дай ему бог.

Подошел муж, неся полный поднос и две бутылки пепси.

— Пепси? — возмутилась Марина. — Гадость какая. Что с тобой? Принеси минералки, сока, не знаю…

Муж пошел к буфету, смешался с толпой. Марина посидела недолго, съела тарталетку и отправилась в зал на свое место.

Муж прибежал, когда уже гасили свет.

— Ты где была? — зашептал он. — Я обыскался, я принес сок…

— Началось уже! — огрызнулась она. — Сиди тихо.

И уставилась на сцену. Он прикоснулся к ее локтю, она отдернула руку. Он обиженно вздохнул — для нее, чтоб она слышала, — а сам тихонько улыбнулся. Ему нравились эти непонятные приступы злости, потому что потом она просила прощения, иногда даже плакала, и любила его особенно сильно. Виновато, покорно и нежно.

Тем более что детей отправили на все каникулы в Австрию. С обеими бабушками.

«Слава богу, мои были на даче до понедельника», — небрежно сказала она и замолчала. Но Марина ее ни о чем не расспрашивала.

Потому что она знала точно: даже если бы он вдруг пригласил ее в гости, просто так, за компанию, — все равно провожать бы не пошел. А если бы пошел — ну вдруг, ну представим себе, — она бы его к себе не позвала. Потому что папа тут же стал бы знакомиться и спрашивать, чем молодой человек увлекается, и в какой вуз собирается поступать, и этак ненароком — кто его родители, где работают и так далее. А тут мама с чаем и вареньем пяти сортов в пятисекционной вазе. Клубничное, сливовое, черносмородинное, райские яблочки с веточками, и коронный номер — изумрудное крыжовенное с вишневым листом, так называемое царское. «Зачем эти допросы?» — бесилась Марина после таких встреч и бесед. «Должен же я знать, с кем общается моя единственная дочь?» — подмигивал папа.

Папа, зам начальника ПЭО, то есть планово-экономического отдела завода имени Тевосяна, и мама, врач медсанчасти того же завода. На работу и с работы ездили вместе. Папа всегда был замом. Зам главного бухгалтера на одном заводе, зам главного экономиста на другом, и вот теперь — зам начальника ПЭО. Его хотели назначить начальником этого ПЭО, но он отказался, потому что метил в замы начальника ПЭУ — уже не отдела на заводе, а управления в главке. Это сорвалось, но папа даже гордился. «Если бы я ходил перед ними на задних лапках, я давно уже был бы замминистра!» — надменно говорил он. «А почему тогда не министром?» — думала Марина. Юлий Цезарь наоборот. В Риме, но вторым.

Все вечера родители были дома. Если в кино или в гости, то всей семьей. Но допустим, они уехали на дачу к папиному брату, что случалось раз в год. Предположим невероятное, несбыточное — ее оставили ночевать одну в пустой квартире, и вот он пошел ее провожать, они стоят у подъезда, потом в подъезде, потом у дверей — но нет! Не надо! Потому что дома тюлевые занавески, сервант с парадной посудой, семейная фотография над диваном и большой фарфоровый кролик на пианино, настоящий Копенгаген… А в ванной сушатся на натянутых лесках ее беленькие блузочки.

Потому что девушку украшают не наряды, а скромность и аккуратность.

Она это хорошо запомнила. Так хорошо запомнила, что с первой стипендии купила себе американскую футболку с жуткой переводной картинкой. А когда поехали на картошку, в первую же ночь дала первому, кто обнял.

Теперь у него небольшой лесоторговый бизнес.

А дети в Австрии. С обеими бабушками.

— Мои на даче, — сказала Наташа. — До понедельника.

Она вытащила из серванта вазочку, вытряхнула из нее ключик, открыла бар, достала коньяк.

— Мы совсем по чуть-чуть, никто не заметит.

На пианино стояла фарфоровая Хозяйка Медной Горы. А также гимнастка и фигуристка. Наташа повернулась к нему спиной. Он положил руки ей на плечи. Она поставила рюмку у гимнасткиных глянцевых ножек, запрокинулась назад. Он смело обнял ее. Она прижалась к нему и сказала:

— Я вообще-то боюсь…

— У меня с собой, ну, это… — сказал Витя.

— Заграничные? — прошептала она.

Потом они сидели на кухне и растерянно ели хлеб с маслом.

— Ты, наверное, в МГИМО поступать будешь? — спросила она.

— В школу-студию МХАТ, — сказал Витя. — У меня талант актера, все говорят, это раз. А в МГИМО нужен большой блат, это два.

— У тебя же папа дипломат!

— Подумаешь, второй советник в Камеруне.

— У него, наверное, друзья есть? — настаивала Наташа. — Посол, замминистра…

— Он болен тяжело, — сказал Витя. — И мама тоже. Тропическая инфекция, вся печень погибает. Какие друзья? МИД — это волчарня. Глотку перегрызут за командировку. Я не хочу, как они, у меня талант, я это все время чувствую.

— Почему ты не стал сниматься у Абдрашитова? — спросила Лена.

— Так вышло, — сказал Витя. — Меня уже почти утвердили. Потом сорвалось. Так иногда бывает.

— С другими иногда бывает, а с тобой происходит всегда! — закричала Настя.

— Не сердись, — сказал он. — Я еще сыграю.

— Ты мне обещал интересную, красивую, творческую жизнь! — заплакала Катя. — Ну где она? Кто ты? Массовка? Кордебалет?

— Я артист! — с пьяноватым пафосом сказал Витя; он и вправду немного выпил. — Да-с, я артист, я играю в меру отпущенного мне таланта, и не завидую тем, кто знаменитей или талантливей меня, я это признаю, и не завидую! Я благодарю бога, — он встал, сбросив кошку с колен и шумно отодвинув табуретку, — я благодарю бога, что он дал мне счастье выходить на сцену, пятым в мундире или сотым в шинели, это счастье, и я чувствую, что мне страшно, невероятно повезло…

— Мы можем твою квартиру сдавать, а в моей жить, — сказала Наташа. — Или наоборот, как ты захочешь. Ты как хочешь?

— Давай сделаем, как ты сказала. Мне у тебя очень нравится. Еще тогда понравилось, — сказал Витя. — Все эти штучки на пианино. Особенно гимнастка. На тебя похожа.