Стивен Ликок - Охотники за долларами

просты. Ибо перед глазами финансового мага и волшебника чаще всего вырисовывался вид фермы на открытом холме возле озера Эри; мимо фермы к отлогим берегам озера мчится Томлинсоновскйй ручей, и ветер покрывает рябью его неглубокие воды; тут же виден дом и змеевидные плетни, спускающиеся вниз. И если взор этого человека был мечтательным и рассеянным, то лишь потому, что скорбь охватывала его при воспоминании об исчезнувшей ферме, и никакие, никакие акции «Объединенного Эри-золота», сколько бы их ни было выброшено на рынок, не могли заменить ему оставленного дома.

После того как Томлинсон вскрыл телеграмму, он несколько мгновений стоял совершенно неподвижно. Его взор, казалось, блуждал где-то далеко — особенность, которую газеты называли «наполеоновской рассеянностью». В действительности же он не мог решить, дать ли мальчику на чай двадцать пять центов или пятьдесят.

Содержание телеграммы гласило:

«Утренняя котировка показывает резкое падение акций А. Г., советую немедленно продать, никакого доверия, посылайте инструкции».

Финансовый маг и волшебник вынул из кармана карандаш и написал на наружной стороне телеграммы: «Продолжайте покупать. Искренно преданный вам…» — и передал ее мальчику.

— Отправь! — распорядился он, указав на телеграфное отделение в углу приемного зала. Затем, после новой паузы, он пробормотал: — Вот тебе, сынок, — и дал мальчику доллар.

С этими словами он направился к лифту; наблюдавшие за тем, как он писал, были уверены, что на их глазах произошел крупный финансовый акт, «переворот», как они выражались. Лифт поднял мага и волшебника на второй этаж. При выходе из кабинки он нащупал в кармане монету в двадцать пять центов и вынул ее, но затем переменил свое намерение и извлек оттуда монету в пятьдесят центов; в результате он дал мальчику обе монеты и удалился в конец коридора. Он занимал целую анфиладу комнат, настоящий дворец, за который платил тысячу долларов в месяц с того самого момента, как «Объединенное общество Эри-золото» начало терзать гидравлическими драгами дно Томлинсоновского ручья.

— Здорово, мать! — сказал он, входя в свои аппартаменты.

У окна сидела женщина с простым деревенским лицом, одетая в модное платье, какие носят люди с Плутория-авеню.

Эта «мать», жена финансового мага и волшебника, была на восемь лет моложе его самого. Ее изображение тоже красовалось во всех газетах, а она сама была предметом постоянного «глазения» со стороны публики; и все, что только появлялось в магазинах мод нового из Парижа и продавалось там по баснословно высоким ценам, сейчас же всучивалось «матери». Ей надели на голову балканскую шляпу с торчащим кверху пером и повесили на шею золотую цепь. Вообще, все, что было самого дорогого, вешали на «мать» или надевали на нее.

Каждое утро можно было видеть, как она выходила из Гран-Палавера в своем разукрашенном золотистом жакете и балканской шляпе — зрелище, достойное глубокого сожаления. И все, что бы она ни носила, издательницы роскошных женских журналов сейчас же описывали на французском языке; одна газета называла ее «belle chatelaine», а другая говорила о ней как о «grande dame».

Во всяком случае, для Томлинсона, финансового мага и волшебника, было большим облегчением иметь подобную жену, так как он знал, что она окончила школу и умела держать себя в городском обществе.

Большую часть дня «мать» проводила, сидя у окна в своем золотистом жакете и умопомрачительном платье, за чтением новейших романов в ярких обложках.

— Как здоровье Фреда? — спросил маг и волшебник, кладя шляпу на стол и глядя на закрытую дверь, которая вела в соседнюю комнату. — Лучше ему?

— Несколько лучше, — ответила «мать». — Он одет, но продолжает лежать.

Фред был сыном волшебника и «матери», Этот громадный неуклюжий парень лет семнадцати валялся в соседней комнате на кушетке, в халате с разводами. Возле него лежала на стуле — пачка папирос и коробка шоколада. Шторы в комнате были спущены, и он, воображая себя больным, лежал с полузакрытыми глазами.

Меньше чем год тому назад этот самый Фред, одетый в костюм из грубой материи, не жалея своих могучих плеч, пилил обеими руками дрова для домашней плиты. Но сейчас фортуна была озабочена тем, чтобы отнять у него неоценимые дары, которые озеро Эри положило в его колыбельку семнадцать лет тому назад.

Волшебник вошел на цыпочках в комнату «больного», и сквозь полузакрытую дверь слышно было, как юноша страдальческим голосом сказал:

— Нельзя ли еще желе?

— Как ты думаешь, можно ему дать? — спросил Томлинсон, возвращаясь обратно, —

— Конечно, — ответила жена, — раз это хорошо переваривает его желудок.

Ибо по диетическим правилам деревни можно есть все, что принимает желудок, и только то, что не лезет туда, признается несъедобным.

— Как вы думаете, можно позвать «их», чтобы потребовать желе? И как лучше сделать: протелефонировать в контору или позвонить?

— Может, удобнее будет выглянуть в коридор, нет ли там кого-либо из прислуги?

Подобного рода вопросы Томлинсон и его жена обсуждали целыми днями.

Когда появился молодцеватый лакей в полном параде и сказал: — Желе? Слушаюсь, сэр, немедленно, сэр! Какое вам угодно желе: из мараскина или портвейна, сэр? — Томлинсон уныло посмотрел на него, раздумывая, не мало ли будет ему пяти долларов на чай.

— Что сказал доктор о болезни Фреда? — спросил Томлинсон, когда ушел лакей.

— Он не сказал ничего определенного, — ответила мать, — заглянул только на минуту-две и обещал еще раз зайти попозже. Но предупредил, что Фред должен лежать спокойно.

Доктор Слайдер, самый шикарный врач в городе, проводил весь день, разъезжая взад и вперед на своем почти бесшумном автомобиле и самым серьезным образом убеждая своих пациентов полежать. — Вам нужно немного полежать в полном покое, — говорил он со вздохом, сидя у постели больного. — Спокойно полежать! — повторял он, натягивая в передней перчатки и выразительно покачивая головой. В этом заключались все его методы лечения. Впрочем, этого было достаточно. Его пациенты всегда выздоравливали, да они ничем и не хворали, — и вера в доктора была безгранична.

Естественно, что волшебник и его жена благоговели перед ним.

В дверях показался мальчик-рассыльный с целой пачкой телеграмм.

Волшебник читал их, и лицо его вытягивалось от удовольствия. Первая телеграмма гласила: «Поздравляю вас и превозношу за вашу смелость: настроение рынка немедленно изменилось; вторая: «Ваше мнение оправдалось; цены на рынке поднялись; продал с прибылью в 20 %» — и третья: «Ваша проницательность всецело подтвердилась, К. П. поднялись сразу, посылайте дальнейшие инструкции» и т. д.