Асадулла Хабиб - Биби Карбас

Биби Карбас, казалось, приняла какое-то решение. Она уложила косы в длинную сетку за спиной, повязала голову черным платком, надела выходные шаровары и, укутавшись в старую заплатанную белую чадру, вышла на улицу.

Пройдя несколько кривых улочек, старуха остановилась у дома деревенского богача Давлат-бая, подняла с земли камень и постучала им в большую крепкую калитку, обрызганную по краям кровью жертвенного барашка [3] Во время мусульманского праздника корбан принято закалывать барана, а его кровь считается священной. . Через несколько минут калитка отворилась, и Биби, едва перешагнув через порог, принялась причитать на весь двор:

— Что же это делается! Совсем разорение, да и только! Верно говорят: за дешевым гоняться — в накладе остаться! Дешевый-то товар дешев не без причины, а дорогой дорог не без мудрости... Вы только подумайте! Пять купленных кофт — и ни одной целой! Плакали мои денежки! Пятьдесят афгани как на ветер бросила!..

Биби поцеловала в голову дочь, невестку и жену бая и, отмахиваясь краем чадры от пятнистого щенка, который с громким лаем набросился на нее, продолжала жаловаться:

— Деньги-то у нас не ворованные! Так или не так, бай-ака?

Давлат-бай сидел на террасе и маленькими ножничками подстригал волосы, торчавшие из ноздрей. Сочно чихнув несколько раз, он утвердительно мотнул длинной бородой и сказал:

— Да упокоит бог твоего отца, тетушка Карбас! Уж я ль не говорил этим безголовым: не покупайте вы, дуры, эту ветошь, наплачетесь! Так нет же — неймется им. Вон накупили целую кучу! А что теперь будут с ней делать? Ну, уж нет! Я свои денежки обратно потребую! Я их у него из глотки вырву!

— Вот те на! — удивилась дочь бая, движением головы отбросив со лба прядь жирных волос и прикрыв ладонью глаза от солнца. — Вы же сами советовали нам покупать старье! Берите, дескать, совсем даром отдает!

Давлат-бай рассердился.

— Биби Карбас дело говорит! — внушительно провозгласил он. — Нам деньги тоже не с неба падают. Ну, погоди ж ты! Вот я завтра покажу этому коротышке, — он у меня попляшет!

Не успели угостить Биби Карбас чаем, как Давлат-бай с озабоченным видом собрался уходить, словно по делу.

— Помогай тебе бог, бай-ака! —напутствовала его Биби. — Уж сделай так, чтобы этот супостат больше носа в деревню не смел сунуть.

Давлат-бай ничего не ответил и только с такой силой захлопнул за собой калитку, что можно было не сомневаться: настроен он весьма решительно и уж деньги свои вернет, а рыжую клячу больше в деревню не пустит.

Биби Карбас оставалась в доме бая до самого вечера и до тех пор жужжала в уши его домашним одни и те же слова, пока они не воспылали к старьевщику самой горячей ненавистью. Домой старуха вернулась, только когда уже совсем стемнело.

Наступила ночь. Деревня погрузилась в глубокий сон. Над безмолвными рядами черных войлочных юрт торжественно смыкался прозрачно-синий купол неба. Среди этой тишины бодрствовала только Биби Карбас. Она стояла во дворе и молча глядела на звезды. На душе у нее было смутно. Грудь разрывали боль и досада. За последние три месяца она не продала ни одного куска холста! Она пыталась собраться с мыслями. Ей хотелось не спеша обдумать свою жизнь с самого начала, поразмыслить над прошлым, заглянуть в будущее. Как знать? Быть может, среди смутных и немых образов давнего прошлого найдется какой-нибудь выход из этого горя, забрезжит избавление от теперешних мук!

Мягкий ночной ветерок, чуть слышный шелест травы располагали к раздумьям. Биби вспомнила, как она сегодня ловко подзадорила бая и его семью. Падающая звезда прочертила ослепительно-яркую дугу по всему небосклону. Это показалось старухе добрым знаком.

— Ага! — пробормотала она. — Проклятье настигло шайтана! Даст бог, настигнет оно и моего супостата, чтоб он сгинул, пропал навеки!

Неслышно ступая, она вошла в дом. Но уснуть ей так и не удалось. Неотвязные мысли гнали сон прочь. Она думала о том, что жизнь не в первый раз сыграла с ней такую шутку. Было время, когда ей пришлось еще хуже...

Немало воды утекло с тех пор! Да, двадцать лет тому будет, а то и больше... Ее муж в те годы возил в отдаленные горные деревушки пшеницу и выменивал ее там на масло, шерсть, овец и коз. Как-то раз он привез с собой оттуда неожиданный подарок — красивую молодую горянку. Биби Карбас тогда еще не была старой и морщинистой, и эта неожиданность поразила ее в самое сердце, отравила ей всю жизнь.

Вторая жена с самого начала не пришлась ко двору и, как утверждала Биби, принесла в дом одни лишь несчастья. Через три года после ее появления в доме муж умер, оставив вдовой любимую жену, а с ней вместе и Биби Карбас. Вторая жена, конечно, имела право на долю в наследстве. Но Биби Карбас и слышать ничего не хотела. Она считала, что «пришлая» не смеет рассчитывать даже на соломинку. Неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы Биби Карбас не посчастливилось раздобыть у заезжего торговца два мискаля [4] Мискаль — мера веса, равная примерно 5 граммам. желтого порошка. Порошок-то и помог ей избавиться от ненавистной горянки. Щепотка этого зелья все еще хранилась на дне сундучка Биби Карбас и каждый раз вызывала в ее памяти одно и то же мрачное видение: худое неподвижное тело, синеватое лицо и подвязанный подбородок.

В далекой горной деревушке у покойницы не осталось родственников, и Биби Карбас волей-неволей пришлось взять на себя заботы о ее двухлетнем сыне. Целый год она держала его при себе, чтобы пресечь возможные толки о внезапной смерти его матери. Это был толстый смуглый малыш. Звали его Ходай-коль. На голове у него было маленькое родимое пятно, на котором не росли волосы, и покойный мулла Эваз прозвал его Плешивиком.

Когда ребенку исполнилось три года, Биби продала его за четыре сира муки Яр-Мамаду, тому самому бродячему торговцу, который достал ей яд. Сделку они сохранили в тайне. Соседям Биби Карбас сказала, что отправила мальчика в город к своему дальнему родственнику на воспитание. С тех пор его никто больше не видел...

Да, в эту ночь сон бежал от Биби Карбас. Картины прошлого одна за другой проносились в ее воспаленном мозгу... Вот во двор вносят гроб с телом ее молодой соперницы. Собирается народ, много народу. Все кругом плачут. Вдруг из гроба поднимается рука и указует на Биби. Все угрожающе бросаются в ее сторону...

Эти кошмары мучили ее до самого утра. На заре она встала, как обычно, совершила омовение, с тяжелым сердцем прочитала утренний намаз, затем подмела комнату и во дворе, замесила тесто и стала разжигать огонь в тануре, как вдруг с улицы донесся гневный бас Давлат-бая:

— Пусть будет проклят твой отец! Значит, плакали наши денежки? Сукин ты сын! Людей обманываешь? Бога не боишься? А ну, забирай свое рванье и проваливай. Да поживее!