Марк Харитонов - Увидеть больше

Входить здесь в воду показалось противно. Борис прошел по берегу дальше. Слева в полусотне метров от воды тянулась все та же бетонная ограда в полтора человеческих роста, поверху выложенная завитками ржавой колючки, конца ей не было видно. Он, наконец, выбрал место почище, скинул на песок мерзкую ткань — ощутил вдруг странное облегчение. Почему не сделал этого раньше? Вода была теплой, как суп с медузовыми клецками. Борис лишь слегка сполоснулся, не плавая, но вышел все-таки освеженный. Осознанная, наконец, брезгливость не позволила вернуть на тело липкую, как насмешка, оболочку. Оставить ее здесь, на песке. (Только подальше от воды, чтоб не слизнуло случайной волной, тут же поймал он себя на подстраховочной слабости. Зачем? Но если не возвратиться нельзя — окажешься нагишом. Бесполезно было решать, как-нибудь прояснится само собой.)

Взошедшее солнце проложило по воде чешуйчатую дорожку, воздух быстро прогревался, день обещал быть жарким. Стало легко шагать по кромке, влажный песок здесь не был вязким. Дорога без выбора, озирался Борис. Справа море, туда не подашься, бесконечный простор не осилишь, слева непроницаемая сплошная ограда — что оставалось скрыто за ней? Одичавшие заросли, остатки неизвестных строений, развалины, обжитые обезьянами, экспериментальными существами, декорации для фантастического фильма?

Я заблудился, думал Борис. Ты, говоривший когда-то со мной, наблюдающий откуда-то, может быть и сейчас, я перестал слышать твой голос. Покинул меня, и я сбился с пути… нет, наоборот, сбился с пути, захотел по-своему, сам, и ты покинул меня. Сделанного не исправить, вернуться стыдно. Вот я, видишь, какой есть, — что же теперь? Как говорили другие, не я: направь меня, укрепи.

Берег неожиданно уперся в отвесную высокую скалу, она, соединяясь с оградой, выступала глубоко в море. Борис за своими мыслями заметил ее, уже почти приблизившись, обращенный вовнутрь взгляд оказался невосприимчив для окружающего. Вот и все, остановился он, ощутив опустошенную расслабленность. Значит, пришел. В природной преграде не было умышленности, хорошо хоть не колючая проволока. Теперь, значит, все-таки назад, другого ничего не придумаешь, не преодолеть, не вскарабкаться. Огляделся еще. Разве что попробовать хотя бы поплыть дальше, обогнуть эти скалы, посмотреть, нет ли за ними открытого берега, на который можно выбраться… А дальше что?

Море приняло тело, как на теплые руки, предложило поддерживать на плаву само, почти не требуя усилий, понесло легко, все быстрей. Вода в тени скал была черная, цвета антрацита, прозрачная до глубины. Он греб размеренно, плыл, как в медленной невесомости или во сне, с чувством, что так можно плыть бесконечно. Как это пели когда-то здешние обитатели? Отдайся на волю течения, куда-нибудь вынесет. Не может не вынести хоть куда-то… ну, это как сказать, обернуться может по-всякому. Что-нибудь будет. Без конца не бывает. Пока только бы плыть… только бы плыть. Течение безвозвратно, как время, напев в ушах. Миг назад, миг назад, только что… через грань, которой не видно… перелился, тает, тускнеет. Скалы были отвесны, выйти некуда, за изгибом берега открывались такие же. В очертаниях каменных складок проявлялись фигуры, целая толпа застыла, подняв к небу короткие руки, прощались ли с кем-то или приветствовали, бородатый проповедник держал перед ними переломленные бруски книг, на камнях морщинистые узоры письмен, издалека не разобрать… пронесло мимо.

Он поворачивался лицом вниз. Длинные водоросли колыхались между камней, зеленые, бурые, серебристые. На донной выпуклости шевелилась влажная поросль, мохнатый пук, зазывающая дыра, сладкая гибель. Медуза сжимала и разжимала прозрачный зонт, дышала, питалась. Стайка рыб, плоских и круглых, как блюдца, метнулась в сторону единым телом, уклоняясь от обглоданного, без плоти, рыбьего остова, плеснул мощный костистый хвост, зубастая пасть опасна. Заготовки необработанных изделий угадывались на дне, среди водорослей почудился запечатанный высшей печатью сосуд древней сказки, заточенный джин потерял счет векам, дожидаясь освобождения, наполняясь взрывчатой яростью — мимо, мимо, лучше не трогать неизвестное, пусть все происходит естественным чередом, без вмешательства неуправляемых сил. Течение ускоряется, как ускоряется с возрастом время. Хотелось длить и длить чувство медленного, без усилий, полета.

Ты мне напишешь про море, какое оно? — возник откуда-то голос мамы. Течение плавно завихрилось, развернуло, понесло теперь куда-то назад. В легком прибое играли дети, убегали от набегавшей волны, вскидывая тонкие ноги, их голоса перекликались, как музыка, с плеском воды. Борис моря в детстве не видел, оно тогда было маме не по карману, сама до сих пор так и не увидела, не успела с отцом, а там уже не захотела. Он впервые попал к нему уже взрослым, это ведь было где-то в здешних местах, в городе, где жила Анита, она говорила, что это неподалеку от Келасса, потом он еще приезжал туда, мог ее встретить еще тогда, а может, тогда уже и встречал, только не знал об этом.

Он плыл над улицами, заполненными морским шумом, над асфальтом, еще хранившим следы детского мела, над сквером, где возобновили свои баталии шахматисты, один снял очки, поднял вверх лицо, насторожился, ощутил ветерок невидимого движения. Собака, сев на хвост, вскинула морду, залаяла без причины. Женщина в легком платье спускалась к морю по тесной улице, уклон дороги поощрил ее закружиться без причины, просто от чувства внезапной легкости и свободы, руки сами собой взлетали, взметался колокол сарафана, тело обретало невесомость. Внезапно остановилась, тоже подняла голову, щурясь на солнце, улыбнулась, опустила взгляд… кто-то впереди читал объявление на столбе, в русой бороде светились белые зубы, рубаха расстегнута на безволосой груди, на плече синяя сумка… Не ты, тебя она не увидела, пронесло дальше, опять, слишком быстро, течение уносило, как жизнь, назад не допустит. Миг назад, миг назад… промелькнул, перелился, не задержался. Недодуманные мысли, недочувствованные чувства. Течение неумолимо, бесполезно сопротивляться, никто не подскажет путь, только чувство, что он тот самый, подлинный. Чье чувство? Странный вопрос. Не такой уж странный, если не побоишься вникать. Человеческий улей, геометрические жилые ячейки, воздух кружит остатки обгорелых листов, уносит, разносит. И все еще мерещится безотчетное понимание, приближение к полноте, о которой лишь догадываешься, без уверенности, но ведь она есть, должна быть, иначе невыносимо, может быть, рядом, только бы еще плыть и плыть. Невесомость тела, скользящего над поверхностью сна. Солнечные брызги переливались радугой, слепили. Из грота выглянула сирена, водоросли распущены, прикрывая плечи, плеснула хвостом прибоя…