Агония Иванова - Проощание с детством

В прихожей послышались шаги и звук хлопнувшей двери. Саша насторожился, потому что мать никогда не возвращалась с работы так рано. Что-то здесь было не так.

Минуя свои дурные предчувствия и навязчивые страхи, он отправился на кухню посмотреть, что случилось. Как ни странно, мать и в правду вернулась раньше с работы. Ее костлявые пальцы с серой кожей сжимали стакан с водой, вроде бы она запивала какие-то таблетки, рука у нее легонько тряслась.

— Что ты пьешь? — поинтересовался Саша.

— Анальгин, — бросила женщина, не поднимая глаз, и шумно плюхнулась на стул, будто у нее подкашивались ноги. Саша нахмурился, хотел задать еще один вопрос, но мать его опередила.

— Болит голова, — без особого энтузиазма бросила она, — очень сильно.

— Это из-за твоих таблеток! — не сдержался парень, — в таких количествах…

Женщина поглядела на него, как на врага народа. Конечно она знала лучше, как правильнее поступить и не на мгновение не сомневалась в том, что все решала верно. Впрочем, она уже ничего не решала, просто продолжала пить таблетки и незаметной тенью то появлялась в квартире, то исчезала.

— Не указывай мне.

С этими словами она встала и по стенке уползла в прихожую. Саша видел, как ей плохо, как ее что-то разрывает изнутри, но ничего не мог поделать.

— Останься, — взмолился он, — тебе нужно прилечь…

— Нет, — отрезала мать и также незаметно исчезла.

Это было невыносимо видеть ее такой, видеть таким Мишу. Как будто их, родных и любимых людей у него украли, а вместо них оставили муляжи, больших ростовых кукол. Но где теперь его мама, его папа, его лучший друг? Где найти их?

Хотелось выть от боли. Вместо этого он пошел на кухню и выпил холодной воды из-под крана.

Они всего лишь оказались слабее злого бессмысленного мира. Они всего лишь игрушки в руках немилосердного насмешливого бога-исступление, которому Саша упрямо отказывался молиться.

— Весна.

Хриплый из-за алкоголя голос отца лизнул его ударом плети. Оборачиваться не хотелось до дрожи. Так у него была надежда, что отец просто возьмет и уйдет, не станет ничего больше говорить, снова ляжет спать. Но у Сергея были другие планы. Он нашел в шкафу початую бутылку паленой водки и налил себе стопку. Рюмка была такой грязной, что стекло казалось матовым.

— Что ты молчишь? — Сергей тронул Сашу за плечо и тот вздрогнул от неожиданности, ощутив вместе с этим прикосновением гадкое и липкое воспоминание прошлого.

— А что ты хочешь от меня услышать? — осторожно поинтересовался Саша, пытаясь определить насколько пьян отец. Трезвым он не бывал почти никогда, потому что страшно боялся ясности рассудка. Алкоголь помогал ему убегать от себя, от мыслей, от тайны, которую они бережно хранили все эти годы.

— Хамишь!? — повысил голос отец. Еще немного и грянет буря.

Сергей выпил еще водки.

— Нет, — как мог спокойно возразил Саша, — тебе показалось…

— Показалось, говоришь? — переспросил его мужчина, заставил развернуться к себе лицом и тряхнул своими сильными ручищами. Теперь от его мутного мертвого взгляда некуда было бежать и прятаться. Он смотрел сквозь Сашу, сквозь окно, сквозь пространство, смотрел в свою боль, в след душе, куда-то сбежавшей из этого тела.

— Как ты смеешь так разговаривать со мной!?! — голос снова стал стальным и наполнился жестокостью. Второе лекарство, которое принимал Сергей — кровожадная, отчаянная ярость, направленная на Сашу, как на виновника всех его бед.

Убежать не удастся. Удары — это ерунда. Куда страшнее эти пустые глаза.

— Выродок.

Раз.

— Все случилось из-за тебя, — он слышал эти слова много-много раз и уже и сам начинал в это верить. Из-за него, так из-за него. Нужно же было найти виноватого.

Два.

— Лучше бы тебя не было!

Три.

«Лучше бы меня не было» — спокойно повторил про себя Саша, рукавом вытирая кровь, хлынувшую из носа. Все это повторялось столько раз, что не могло выбить его из равновесия.

Он перестал считать. В глубине души он умолял отца бить сильнее, отчаяннее, а еще лучше облегчить себе задачу и вооружиться ножом. Тогда все закончится. Наконец-то закончится.

— Мразь, — бросил отец уходя. Квартиру снова поглотила вязкая невыносимая тишина. Вне себя Саша бежал от нее на лестничную клетку, без куртки, не боясь холода. Сколько раз он уже убегал так, убегал, чтобы вернуться назад?

Он забился в угол и уронил голову на руки.

Любовь — это клетка. Пожизненный приговор, запирающий тебя в клетке со львами. Хочешь — не хочешь, все вынесешь. И он выносил. Просто потому, что где-то внутри этих призрачных силуэтов, полуживых-полуэфемерных в самой глубине с крытой от глаз, по-прежнему жили те, кто был его миром, его семьей. Иногда он узнавал их, случайно замечал привет, проскользнувшую теплоту в равнодушном голосе или короткий осмысленный нежный взгляд… Он должен быть здесь, чтобы разбить стекло, чтобы освободить их, чтобы вытащить из этого ада!

Этим мыслям шел четвертый год. Они уходили и снова возвращались и глупо, безрассудно, нелепо, Саша верил, что все еще изменится, что все будет иначе… Ведь в начале все было нормально, пока их гадкий секрет не начал поедать их изнутри.

— Саша… — ему почудился голос матери, он испугался, поднял голову и увидел рядом с собой Риту, она сидела на корточках и выглядела очень взволнованной.

— Что случилось? — заботливо спросила королева.

— Ничего, отстань, — буркнул Саша по привычке, но прикусил язык. Большие темно-вишневые глаза девушки были такими печальными, словно она пережила не меньше его и тоже сейчас была там — в квартире, потонувшей в серебристом тумане безнадежной горечи.

Саша вдруг почувствовал светлую, зарождающуюся внутри нежность и ему захотелось обнять ее. Конечно же, он этого не сделал.

— Пожалуйста… — взмолилась Рита, цепляясь за его руку. Пальцы у нее были холодные после улицы, а кожа приятная, подобно лепесткам цветов или листьям тропических растений.

— Отец, да?

Саша хотел как-то отшутиться, но после того разговора на крыше в этом уже не было смысла.

— Знаешь… — он позволил себе поправить прядку ее волос, выбившуюся из общей массы, заправить обратно за ухо, — все в начале было хорошо. Первые пять лет мы старательно делали вид, что ничего не произошло. А потом отец стал выпивать, сначала понемногу, но это его пристрастие становилось все сильнее. Глядя на его падение, мать села на антидепрессанты…

Рита слушала его молча, внимательно, даже не моргая и была первым человеком, которому он решился это сказать. Может быть он пожалеет об этом потом. Может быть он пожалеет об этом уже очень скоро. Сказанного нельзя возвратить назад.

— Не вини себя…

— Они хотели спасти меня и погибли сами… — слова повисли в воздухе. Рита медленно покачала головой.