Ханс Плешински - Портрет Невидимого

— Ну, тогда… — Он задумался. — Погода часто, но не всегда ставит нам шах или мат. Ты опишешь некий феномен, оставив вопрос о его сути открытым.

— Придумал! — вскричал я. — При наличии некоторых условий погода ставит нам шах или мат. Или нет: добавлю-ка я еще одно ограничение, чтобы каждый читатель понял: дождливый осенний вечер может настроить человека — но не всегда настраивает — на меланхоличный лад. Как правило — при наличии некоторых условий, — погода ставит нам шах или мат. Франк сидел наверху, в своей комнате, у окна…

Фолькер стер ластиком предыдущий, четырнадцатый вариант.

Мы, голодные, вдруг осознали, что уже половина третьего, и, добравшись до «Розовой гостиной», успели-таки уговорить хозяйку ресторана Софи поджарить для нас два охотничьих шницеля.

Так мы прорабатывали фразу за фразой, во многих книгах, на протяжении многих лет. В копировальных мастерских я вкладывал в аппарат страницы, Фолькер их вынимал. Потом мы просили переплести очередной экземпляр.

— Красный переплет? Агрессивный?

— Нет, синий. Благородный.

Вместе мы сочиняли письма издателям и редакторам. Фолькер организовал для меня выступление в берлинском кинотеатре.

— Мы пригласим Бото Штрауса, — предложил он, — и пошлем ему рукопись.

— Ты совсем спятил?

Штраус не смог приехать на вечер в кинотеатре «Арсенал», зато прислал письмо, которое долгое время было для меня, для нас с Фолькером ощутимой поддержкой.

Я впервые выступал публично, перед двадцатью слушателями, и от страха казалось, будто рот у меня набит пеплом: «Как правило — при наличии…» Фолькер в первом ряду ободряюще кивал, приставив мизинец к уголку рта. Я знал, что культура — не списки бестселлеров, а те силы, которые на первый план не выходят. Что мнимое богатство и разнообразие культурных феноменов заслоняет немногие подлинные достижения.

Но я едва ли понимал всю меру бескорыстия Фолькера.

Во многих смыслах жизнь его складывалась ужасно. Теперь он — старший из нас двоих — помимо всего прочего должен был бороться с соперниками, чтобы сохранить привязанность своего младшего друга. Поскольку раньше он и сам ввязывался во всевозможные любовные драмы, он хорошо представлял, какое будущее его ждет.

Дорогой Фолькер, — написал я ему на почтовой открытке, с дороги, когда сорвался в какую-то поездку с очередным эротическим партнером, — вспомнив о литературно-философской правдивости, важной для нас обоих, я нахожу уместным сказать, что способен быть верным тебе только «с одной стороны»…

Разразилась гроза. Возвращаясь в Мюнхен, я неожиданно увидел в Вюрцбурге, на перроне, Фолькера, который садился в мой поезд.

— Привет! Как ты? Что ты здесь делаешь?

— Люблю тебя.

— Ты что, вздумал меня преследовать?

— В любви иногда случаются вещи, похожие на преследование. Но на самом деле это другое. Я просто тебя люблю.

— Но, Фолькер, если человек любит кого-то, он должен оставить любимому хоть немного свободы. Я тебе пока ничего плохого не сделал.

Его слух для таких аргументов был закрыт.

— Я и рад бы предоставить тебе свободу, но не могу.

Поскольку я, как всякий человек, стараюсь избегать осложнений, мне было неприятно смотреть на Фолькера, явно страдающего в углу купе — только потому, что я дал ему понять: мое вожделение, в чисто физическом смысле, может распространяться и на других мужчин, не только на него.

Чем более окрыленным возвращался я к Фолькеру после посещения бани или рандеву в Английском саду, чем крепче его обнимал, тем печальнее становился он, и казалось, что он уже на пределе сил.

— Моя любовь к тебе не уменьшится от того, что я ненадолго влюбляюсь и в других.

— Я жду момента, когда ты пожалеешь, что ляпнул такое.

— Тебе, Фолькер, придется долго ждать, а когда дождешься, уже не порадуешься.

— Ты сейчас переживаешь пору цветения…

— А ты хотел бы видеть меня развалиной?

— Ты не присутствуешь здесь, не присутствуешь душой, — сказал он.

— Но я же здесь. Ты видишь. Дотронься.

— Ты меня не любишь.

— Не будем, Фолькер, говорить о любви. Это лишь сделает нас несчастными. Появятся абстрактные требования друг к другу…

— Абстрактные? Ведь речь идет о жизни…

— Да-да, конечно, но жить можно и без громких слов.

На самом деле мы редко спорили о любви, ревности, собственнических притязаниях, ибо инстинкт подсказывал: играя с такими понятиями, можно, даже не заметив того, открыть шлюзы, которые потом не закроешь. Все же иногда, вопреки всем разумным соображениям, ссоры случались.

— Ты как-то написал, что «с одной стороны» не способен быть верным. Я, возможно, — твоя «другая сторона».

— Но раньше ты тоже обманывал своих любовников.

— Да, а теперь я сам — обманутый, лишившийся былой силы, поставленный под вопрос.

— Я тебя под вопрос не ставлю.

— Ты меня ставишь под вопрос — как человека, — когда любишь других мужчин. Если ты нуждаешься в них, чего тогда стою я?

— Ты — Фолькер.

— Я теперь ничто, и сам в этом виноват: поскольку имел глупость полюбить тебя.

— В таких делах я тебе не советчик.

— Не советчик! Охотно верю. Ты предпочитаешь распутничать где-нибудь подальше от дома.

— Я всегда к тебе возвращаюсь.

— Почему?

— Ты хочешь услышать четкий ответ, но он тебе не понравится. Я почти все время с тобой, здесь, — и этого достаточно.

Как часто я доводил Фолькера до отчаянья? Принадлежащая ему галерея, бурное прошлое, прежние любовные романы, книжные сокровища — ничто не могло его защитить. Мы возвращали друг другу ключи от квартир — или швыряли их друг другу под ноги.

— Ты хочешь, чтобы я сделался домоседом? Тогда ты первый отвергнешь меня: я стану скучным и приставучим.

— Ты мое наказание! — Глаза его сверкнули. — За то, что раньше я слишком высокомерно обращался с людьми. Ни один не был для меня хорош. Зато теперь я нашел такого…

— Ясно. Давай разопьем бутылочку вина. В «Дубе». Там подают и баварские котлетки.

— Для тебя нет ничего святого? Ты еще пахнешь другим мужчиной.

— Он даже не знает, кто такой Вим Вендерс.

— Не хочу о нем слышать.

— Ну что ж…

Сам не понимаю, почему по прошествии первых двух, четырех, шести лет наш вибрирующий союз не распался. Может, только потому, что мы разговаривали. Никто из нас, даже в ссоре, не унижал другого (если не считать мимолетных срывов). Литература, театр, кино спешили нам на выручку, помогали преодолеть конфликт, внезапно подсовывая новую, более безопасную тему:

— Хоть ты, Фолькер, и ненавидишь меня, скажи: в каких фильмах Хичкока, кроме «Птиц», снималась Ким Новак? [158] Ким Новак (р. 1933) — американская киноактриса.

— Ким Новак! В «Птицах» играет Типпи Хидрен! [159] Типпи Хидрен (р. 1938) — американская киноактриса. А Новак он выбрал для «Головокружения». Уж это тебе следовало бы знать.