Никколо Амманити - Я заберу тебя с собой

— Здесь сплошные педики, — скривившись, произнес Грациано.

«А, так тут еще и педики…»

В воздухе, кроме серы и пара, витала какая-то странная эйфория, бесстыдная чувственность, аромат плотской радости, и он обволакивал Флору и, с одной стороны, смущал, с другой, возбуждал, она чувствовала себя комнатной собачкой, которая потерялась и очутилась вдруг в стае охотничьих псов.

В одном из бассейнов она наконец увидела светловолосых женщин, видимо, немок, которые вылезали на берег и ныряли в воду в чем мать родила, и каждое погружение сопровождалось воплями, как на стадионе, и бурными аплодисментами. Буйствовала группка парней в плавках, надетых на головы как шапочки.

— Пойдем, не останавливайся. Вот сюда.

И они начали медленно, с трудом взбираться вдоль водопада. По огромным влажным, очень скользким камням. Флоре приходилось цепляться руками и ногами. Водопад оглушительно грохотал. Голова по-прежнему кружилась, и каждый шаг давался с трудом. Перед ней возник ровный подъем, по нему стекала вода. Она не сможет тут подняться.

Зачем?

Зачем Грациано туда идет?

«Ты знаешь зачем».

Часть ее сознания, которая сейчас отступила на задний план, но при этом оставалась ясной и была способна разгадать тайны мироздания и ее жизни, все тут же ей объяснила.

«Потому что он собирается тебя трахнуть».

История с резюме он придумал только как предлог.

Хотя она отказывалась понимать, но на самом деле поняла сразу, едва увидела его на пороге с бутылкой виски в руках.

«Значит, будем трахаться…» Ее разбирал смех.

Ни в каких самых безумных фантазиях она не могла бы вообразить, что это случится вот так, в подобном месте, с таким мужчиной, как Грациано.

Она всегда знала, что нужно это сделать. Как можно быстрее. До того, как ее целомудрие станет хроническим и обречет ее на вечное горькое старое девство. До того, как ее разум начнет шутить дурные шутки. До того, как она начнет этого бояться.

Но она мечтала о том, что ее первый раз будет совсем иным. Романтическим, с нежным мужчиной (вроде Харрисона Форда), который очарует ее, скажет ей столько всего прекрасного, поклянется ей в вечной любви в стихах.

А вот оно все как обернулось, вот кто с ней, пляжный секс-символ, мистер Кобельеро с крашеными волосами и сережками в ушах, массовик-затейник из деревушки Вальтур.

Она знала, что ничего не значит для Грациано. Просто очередное имя в бесконечном списке. Коробочка, из которой достанут бутерброд, съедят и выкинут ее на дорогу.

Но это было не важно.

Совершенно не важно.

«Я всегда буду его любить за то, что он сделал».

Внес ее в список. Как множество других (красивых, страшных, глупых, умных), согласившихся провести с ним ночь, давших его члену войти в них. Женщин, занимавшихся сексом так же просто, как евших и чистивших зубы. Женщин, которые жили.

Нормальных женщин.

«Потому что секс — это норма».

«А ты не боишься?»

«Боюсь, конечно. И даже очень. У меня ноги дрожат, я даже подниматься не могу».

Но она была уверена, что вернется изменившейся.

Какой именно?

Какой-то другой. Но точно не такой, какая она сейчас.

«А какая ты сейчас?»

«Какая-то неправильная. Не такая, как остальные».

А если это происходит без романтики, без любви, что ж. И так сойдет.

Да. Надо подниматься.

Собравшись с духом, она поставила ногу на выступающий камень и поднялась, но сильный поток горячей воды ударил ей в лицо. Она на мгновение потеряла опору и уже начала падать (а если бы упала, дело кончилось бы плохо), когда словно по волшебству Грациано схватил ее за запястье и вытащил, как куклу, наверх.

Она очутилась в необычном горячем озере. Деревья образовывали над ним купол из листвы, через которую пробивался иногда свет прожектора.

И никого кругом.

Озеро было довольно глубоким, и в нем чувствовалось течение, но по берегам торчали камни, за которые они и ухватились.

— Я знал, тут нам не помешают, — сообщил довольный Грациано и за руку вывел ее на отмель, грязевой островок, где вода была спокойной. — Нравится?

— Очень.

Грохот водопада заглушал крики купающихся.

Наконец-то Флора могла полностью погрузиться в воду и согреться. Грациано придвинулся к ней, обнял за талию и стал целовать в шею. От удовольствия у нее по спине пробежала дрожь. Она крепко сжала его плечо и увидела на правом бицепсе татуировку. Геометрический узор. Он был мускулистый и крепкий. Длинные светлые волосы, намокшие и прилипшие к голове, и пятна грязи на коже делали его похожим на дикаря из Новой Гвинеи.

«Какой он красивый…»

Она притянула его к себе, стиснула, шлепнула по щеке, вцепилась ногтями в его кожу, жадно отыскала его рот, прикусила ему губу, нашла языком его язык, нёбо, потом лизнула его и откинулась, готовая, на отмель.

А Грациано?

Грациано тоже был готов. А как же иначе!

Он оглядел водоемы в поисках Рошо и остальных, но там барахталось столько разного народа, что он их не нашел. Может, они и вовсе не пришли.

Да и наплевать. Так даже лучше. Они бы все испортили.

И он постоянно думал, что поступил глупо, дав ей «Спайдермен». Если бы он ей его не дал, было бы лучше, по-настоящему. Он и без этой таблетки сумел бы увезти ее в Сатурнию. Флора шла за ним через источники молча, как щенок за хозяином, не сопротивляясь.

Он крепко обнял ее, почти коснулся губами ее уха и стал тихонечко напевать: «О minha maconha, о minha torcida, о minha flamenga, o minha cachoeira, O minha maloka, o minha belleza, o minha vagabunda, o…» [8] Моя марихуана, мои болельщики, моя фламенга, мои водопады, мой домишко, жизнь балагана, мои странствия (порт.). Из песни Ману Чао «Мои люди». Он снял с нее лифчик и взял ее груди в ладони.

Стал облизывать и покусывать ее соски, уткнулся лицом меж ее грудей, вдыхая запах серной грязи.

Он снял плавки и отвел ее туда, где было поглубже, и они расположились на больших подводных камнях.

Взяв ее руку, он положил ее на свой член.

Она держала его в руке.

Он был большой, твердый, с нежной кожей.

Ей нравилось к нему прикасаться. Как будто она держала угря. Она погладила его, и кожа отодвинулась, выпуская головку.

«Что я делаю?» Но она запретила себе думать.

Она коснулась яичек, немного поласкала их, а потом решила, что хватит, пришло время, пора заняться этим, ей ужасно хотелось.

Она стянула трусики и отбросила их на камень. Крепко прижалась к нему, ощущая животом его эрекцию, и прошептала ему на ухо:

— Грациано, пожалуйста, осторожно. Я никогда этого не делала.

Это было очевидно.

Как же он не догадался?

Тупица! Она девственница, а он не понял. Он, который женщин поимел больше, чем кусков пиццы съел, не догадался. Эти страстные и неловкие поцелуи… Он-то думал, что все из-за «Спайдермена», а это оттого, что она никогда никого не целовала.