Марк Далет - Орбинавты

Наступил новый, 1493 год, и по мере того, как месяцы сменяли друг друга, все явственней сбывалось неутешительное пророчество Ибрагима. После своего возвращения в лоно семьи старый книжник сразу же заявил, что данные маврам обещания католических королей непременно будут нарушены.

— Никакой свободы исповедовать ислам они не допустят, — утверждал старик. — Это была всего лишь непродолжительная вспышка великодушия на волне победоносного завершения Реконкисты. Вспомни, Али, как называли себя прежние правители Кастилии. Королями трех религий. Вот как они себя величали, и еще гордились тем, что под их правлением уживаются представители трех вероисповеданий! А сейчас как они себя называют? Изабелла Католическая! Фердинанд Католический!

У Алонсо были сомнения.

— Но ведь они сохранили за эмиром его владения в Альпухарре, — рассуждал он. — Разрешили ему со свитой жить в стране. Не бросили их всех в темницы, не заковали в кандалы, не казнили, не изгнали.

— Значит, изгонят хитростью или найдут повод напасть, — упрямствовал Ибрагим. — Неужели Фердинанд будет терпеть присутствие в Кастилии бывшего правителя мусульман? Я очень надеюсь, что ты не пребываешь в иллюзиях относительно католических монархов. Они изгнали всех евреев страны — это их благодарность за то, что евреи оплачивали войну с Гранадой. Неужели ты думаешь, что теперь, после победы над последним мусульманским государством на полуострове, Фердинанд и Изабелла не воспользуются возможностью сплотить своих граждан вокруг единой веры? Они хотят быть королями одной религии, а не трех. Или изгнание евреев ни о чем тебе не говорит?

И вот теперь Алонсо убеждался в правоте деда. В самой Гранаде мусульман переселили в два района города, вне которых им запрещалось проживать. Весной по всей Андалусии участились случаи нападения на мусульман и попытки их насильственного обращения в христианство. То здесь, то там вспыхивали беспорядки, но они еще не переходили в массовое восстание. Ибрагим предсказывал, что оно обязательно произойдет.

Что же касается эмира, то его совершенно неожиданно поставили в известность о том, что один из его визирей — Ибн-Комиша — заключил от его имени сделку с королем Фернандо, продав королю все земельные владения Боабдила. Эмир, узнав об этом, чуть не задушил визиря собственными руками, но тот сумел улестить Боабдила, заявив, что католики заставили его подписать этот договор под страхом смерти. Эмир, зная нрав арагонского монарха, не решился оспаривать законность акта продажи и был вынужден перебраться вместе с семьей и приближенными в Марокко.

— Вовремя же ты меня оттуда вывез. — Таким был вывод Ибрагима, когда они обсуждали это событие. — Теперь правлению мавров на Пиренеях действительно наступил конец. Можешь не сомневаться, что через несколько десятилетий здесь будут жить одни христиане, искренние или неискренние. Никакого разрешенного исповедания ислама не будет.

Впрочем, Ибрагим не особенно осуждал действия католиков.

— В истории мусульманских стран, — говорил он, — есть сколько угодно примеров насильственного обращения иноверцев. В том числе и в стране Аль-Андалус, когда ею правила династия Альмохадов. Но все меняется. Сегодня христиане переживают наивысшую точку непримиримости и фанатизма, а исламская культура, напротив, стала мягче и терпимее. Однако, судя по тому интересу к классическому наследию, которое наблюдается в последнее время в Италии и которое неизбежно будет просачиваться и в другие страны Европы, уже набирает силы и другой процесс. Это и иллюстрирует изменчивость всего. Возможно, лет через пятьсот все будет выглядеть иначе, чем сегодня: в христианских странах высшей ценностью будет человек, а не религия или государство, и за каждой личностью будет признаваться право верить во что угодно и пользоваться защищенностью, а среди мусульман, напротив, возобладает темная, слепая ненависть ко всем, кто не соблюдает предписаний ислама.

Слушая деда, Алонсо удивлялся тому, как с немощным, почти неподвижным телом сочетается столь ясное мышление. В последнее время, глядя на старика, он все чаще возвращался мыслями к рассказам и рассуждениям старого книгочея, которые слышал в детстве и в юношеские годы. Во время одного из таких воспоминаний Алонсо вдруг вскочил в сильном возбуждении.

— Дед! — воскликнул он, кляня себя за то, что лишь сейчас, в середине марта 1493 года, впервые за долгие годы догадался задать этот вопрос. В последнее время он уже склонен был считать, что никаких орбинавтов не существует вовсе, что автор рукописи просто принимал желаемое за действительное, и тут вдруг пришло это воспоминание. Как же он мог забыть?! — Дед, ты когда-то говорил, что лично знал человека, умеющего управлять реальностью силой мысли! Ты даже называл его имя, только я его забыл. Расскажи же о нем все, что знаешь!

— Его знал не я, а мой отец Омар, — поправил Ибрагим. — Звали его Франсиско Эль-Рей, и был он цыганом, или, как они сами себя называют, кале.

— Да, верно, я теперь вспомнил это имя.

— Франсиско был родом из Византии. Цыгане жили там много столетий. Откуда они пришли в Византию, неизвестно. Сами они не хранят преданий на сей счет, а традиции вести исторические записи у них нет. Здесь многие думают, что они из Египта, но к арабам они никакого отношения не имеют, и язык у них совершенно не похож на арабский. Он вообще не похож на другие языки христианского и мусульманского мира, хотя и впитывает в каждой стране, где они живут, множество слов и выражений из местных наречий.

— Если он родился в Византии, то почему у него кастильское имя?

— Имя он поменял, когда перебрался сюда, — пояснил Ибрагим. — Это было лет девяносто тому назад. Турки-османы к тому времени захватили значительные части Византии, и от бывшей великой империи восточных римлян оставалось лишь несколько областей. Цыгане жили в этой стране припеваючи. Там не было издано ни одного закона, притесняющего их. К тому же цыгане, как и остальное население империи, исповедовали греческое христианство, православие, хотя и сохранили какие-то странные мифы и представления, с которыми в эту страну пришли их предки. Наступление турок угрожало их благополучию, и тем не менее большинство не трогалось с места до самого падения Константинополя. Зато после него началось массовое переселение цыган в Западную Европу. Однако Франсиско прибыл сюда лет на двадцать раньше основной массы, когда на такую перемену судьбы решались лишь немногие. Остальные все еще надеялись, что турки остановятся на достигнутом и не пойдут на столицу.