Марк Далет - Орбинавты

— Такие знания во все времена следует хранить в тайне, — пожал плечами Алонсо. — Мне это кажется настолько очевидным, что я ни разу даже не думал о том, чтобы это объяснять. А тебе — нет?

— Да, конечно, — кивнула Консуэло. — У меня к этому точно такое же отношение. Но давай сейчас оба стряхнем наше нежелание думать и попытаемся облечь в слова то, что мы чувствуем. Почему знание о том, что человек силой намерения может изменить реальность, опасно, если о нем будут знать многие?

— Потому что у большинства людей помыслы нечисты, — рассуждал вслух Алонсо. — Потому что ради власти, денег, богатства, ради сведения счетов с недругами, ради доказательства своей правоты или своего превосходства и так далее многие готовы идти на все, что угодно. На воровство, убийство, на резню и массовые изгнания, на сжигание живых людей. В общем, на многое. А изменение реальности силой мысли — это оружие. Если оно станет известно многим, оно, несомненно, приведет к росту насилия.

— Тебе не кажется, что отсюда следует простой вывод? — наседала Консуэло.

— Какой же?

— Допустим, учение индийского мудреца содержало наставления по нескольким разным темам, а не только по вопросу о способностях орбинавтов.

Алонсо вскочил в возбуждении.

— Ты хочешь сказать, что… — Он запнулся, подбирая слова.

Консуэло не перебивала, дав ему возможность сформулировать мысль.

— Ты хочешь сказать, что мастерство управления снами и воздействие на реальность — это не разные стадии одного процесса, а разные знания?! — спросил наконец Алонсо.

— Что-то в этом роде, — подтвердила собеседница. — И что первое — далеко не такое опасное оружие, как второе. Соответственно, подлинные знания об орбинавтах, скорее всего, сокрыты еще более сложным шифром, чем простой сдвиг по алфавиту. Иными словами, в тексте есть больше чем два уровня сложности шифровки! И мы пока про искусство орбинавтов знаем лишь самые поверхностные вещи. Вот так-то…

Алонсо не знал, радоваться ему от этого нового понимания или грустить из-за того, что дар орбинавтов оказался еще дальше от него, чем он полагал.

— Но что-то общее между этими двумя искусствами все-таки должно быть, — молвил он, поразмышляв. — Ведь в тексте неоднократно говорится, что орбинавт рассматривает реальность как разновидность сновидения. Учась управлять сном, он может затем перенести это умение в реальность.

— Верно. То есть у нас есть теория, говорящая о сходстве этих двух видов деятельности. Меняя сны, мы привыкаем к самой возможности влиять на то, что происходит вокруг нас. Но конкретного практического звена, необходимого для перехода от одного к другому, мы все же, видимо, не знаем. Ведь ты меняешь сны без всякого древа исходов. Это другой метод, — настаивала Консуэло.

— Значит, надо попробовать менять сны, используя древо исходов ! — победно вскинулся Алонсо. — Ну конечно! И я начну это делать сегодня же ночью.

— А я вряд ли, — грустно проговорила женщина. — Мне ведь до тебя еще очень далеко, мой талантливый варвар.

Она прижалась к нему, проведя ладонью по его спине. Он сразу узнал приглашающую интонацию этого движения. Вскоре они оказались на ложе любви в комнате под лестницей. Но в этот раз никакие взаимные ухищрения так и не разожгли в нем огня страсти. Консуэло один раз часто задышала, но тут же угасла, чувствуя, как Алонсо тщетно борется с внутренним сопротивлением.

— Ты не обязан себя заставлять, — сказала Консуэло, положив голову ему на грудь. — Невозможно быть всегда настроенным на телесную близость.

— Ты не обижаешься? — спросил он робко.

— А у меня есть причина для обиды?

— Конечно нет. Дело совсем не в тебе.

— А в ком? — Алонсо услышал улыбку в ее голосе.

Он не ответил. Консуэло села напротив него, с интересом уставившись ему в лицо.

— Ты полюбил ее? — внезапно спросила она.

— Что? — Алонсо почувствовал, что глупеет.

— Ты полюбил ее, и это тебе мешает быть со мной в постели, верно? — пояснила Консуэло.

— Не знаю, — пробормотал он.

— В таком случае знаю я, — изрекла Консуэло. — Потому что ты даже не спросил, кого я имею в виду. А это для меня и есть доказательство того, что ты ее полюбил!

Алонсо вздохнул.

— Да, я понимаю, про кого ты говоришь, — признался он. — Но разве люди влюбляются в тех, кто старше их на двадцать с лишним лет? Разве можно полюбить мать своего друга? Это же безумие!

Он тоже сел.

— Ты слишком мало знаешь людей, если считаешь, что для их чувств существуют такие преграды. — Голос у Консуэло был нежный и немного печальный. — Люди влюбляются в кого угодно и во что угодно.

Эта фраза почему-то рассмешила Алонсо.

— Хорошо, что ты не обижаешься, — проговорил он.

— Я не только не обижаюсь. Я рада за тебя. А она тебя любит?

Алонсо пожал плечами:

— Не знаю. Вряд ли она даже думает о такой возможности. Это ведь я сумасшедший. Она-то нормальный человек.

— Из того, что ты о ней говорил раньше, я заключила, что она человек весьма незаурядный. Теперь ты противоречишь себе, называя ее «нормальной».

Алонсо улыбнулся.

— Я за тебя рада, — повторила Консуэло. — Может быть, и я когда-нибудь встречу свою любовь…

— Неужели ты этого хочешь?! — Он был безмерно удивлен. — Мне всегда казалось, что для тебя свобода важнее всего.

— Молодость не вечна, — медленно произнесла Консуэло, глядя куда-то мимо собеседника. — Когда-нибудь вокруг меня больше не будет поклонников. А быть одной не хочется. Вообще-то, Алонсо, я сама не знаю, чего я хочу. Давай не будем об этом, ладно?

Странность некоторых помещений состояла в том, что за отделявшими их от берега стенами не было слышно постоянного, немолчного, вечно изменчивого шума моря. И тогда по внезапно наступившей тишине вошедший вдруг понимал, что еще мгновение назад в его ушах раздавался этот звук. Гул прибоя всегда был настолько близок, настолько вездесущ, что люди, находившиеся здесь уже более четырех месяцев, порой переставали воспринимать его, осознавая его присутствие лишь тогда, когда он вдруг исчезал.

Мануэль де Фуэнтес и Гонсало Фернандес обошли форт изнутри, проверили ломбарды, лодки, крепления, иногда обмениваясь репликами с часовым или тормоша спящего матроса, и вышли к изумрудно-синему водному простору.